Разговоры плавно перетекают в обсуждение шмоток, ремонтов, школьных предметов, учителей и прочей всячины.
Я на какое-то время проваливаюсь в себя и думаю про Дана. Две недели его не видела. Соскучилась ад просто. Он на новогодние каникулы улетел в Мексику.
Мы, конечно, постоянно на связи. Звонки, сообщения, видеоформат тоже, но это все ни в какое сравнение с живым общением не идет. Мне так хочется его обнять. Божечки, как же я хочу его обнять.
А еще никак не могу выбросить из головы тот вечер, когда его ударил собственный отец. Данис после этого не пришел к нам на праздник, а я так ждала… Честно, иногда мне кажется, что его отец не остановился на подзатыльнике, а побил сильнее, когда меня не было рядом.
— Четыреста лошадей под капотом.
Выхватываю крайнюю фразу брата и пытаюсь вернуться на Землю.
Кажется, речь про машину, которую Тиму подарили на совершеннолетие.
Мышцы в теле уже достаточно затекли. Хочется встать и пройтись. Именно это и делаю. Поднимаюсь на ноги и, обогнув стол, упираюсь ладонями в Тимкины плечи.
— О, тачку-то покажи. Я ж не видела еще. Ариш, ты с нами?
— Не интересуюсь машинами, — Громова отрицательно вертит головой.
На такой выпад Тим, конечно, не может не отреагировать.
— Да ты ничем, кроме своих книжек, не интересуешься, — выплевывает язвительно, но его тут же одергивает мать:
— А тебе стоило бы поинтересоваться книжками ради разнообразия.
Азарин прищуривается и, с шумом отодвинув стул, поднимается из-за стола.
— Пошли, Катюха.
Пожимаю плечами, оправдываясь перед Ариной за невежество брата, но сама послушно топаю за ним следом.
Мы выходим на улицу без курток. На мне короткое платье морковного оттенка и замшевые ботфорты на толстом каблуке.
Обнимаю руками свои плечи и усаживаюсь в салон, от которого до сих пор пахнет новьем.
— Кла-а-а-асс, — веду ладонью по панели.
— Дан в городе? — Тим откидывается затылком на подголовник.
— Угу. А что?
— Да мы с пацанами завтра в «Грозу» хотим.
— Куда? Эй, не развращай мне парня, — цокаю языком и стряхиваю с колена невидимую пылинку.
— Парня? Ты его затр*хала уже своей френдзоной.
В брате включается мужская солидарность, ну а я… Я не спешу его переубеждать. Такое себе признаться в том, что во френдзоне, вообще-то, держат меня. Это же удар по репутации завоевательницы мужских сердец. Сама с себя угораю, конечно.
— Там же стриптиз, — продолжаю возмущаться, но уже менее уверенно.
— И?
— Ой все. Отстань, — иду на попятную. Возможно, Дан и сам никуда не поедет, а если поедет, я умру. Точно-точно. Прямо завтра, прямо у него под дверью, когда буду останавливать.
Иногда сама поражаюсь своей навязчивости. Это, наверное, перебор — вот так… Но у меня не выходит иначе. Совсем.
Тим ржет, но больше меня не дразнит. Просто меняет тему и предлагает вернуться обратно в дом.
Соглашаюсь и почти сразу бегу в гостевую, которую мне тут выделили. Хотя она за мной тут с пяти лет застолблена.
Данис звонит мне сам минут через сорок, когда я выхожу из душа. Я намеренно терпела до последнего и не звонила ему первой.
В горле беспощадно першит. Я кашляю, пью теплую воду и жалуюсь на свое вялое самочувствие. Получаю наставление выпить лекарства и лечь спать. Так, собственно, и делаю, а вот утром просыпаюсь с высокой температурой.
Глава 31
— Ты заразишься, Дан.
Катя прикрывает рот кончиком одеяла и чихает. Глаза тут же начинают слезиться, а нос алеет, хотя он и так у нее красный.
— Нет.
Мы смотрим друг на дружку. Замираем в таком состоянии и словно ведем внутренний диалог. Я считываю то, как ей плохо, а она, кажется, до сих пор жалеет меня после увиденного. Мой отец снова все испортил.
Жалость не то, чего я жду от людей. Она унижает. Делает слабее. А быть слабым не для меня, уж точно не в тех обстоятельствах, в которых мне приходится жить.
— Спасибо, что пришел. Я скоро с ума сойду от одиночества. Так хочу в школу уже.
Катя легким движением пальцев смахивает со взмокшего лба приклеившиеся волосы и снова чихает.
— Ненормальная. Я бы туда вообще не ходил.
— Это лучше, чем сидеть в четырех стенах.
Пожимаю плечами как раз в тот момент, когда в дверь стучат. Секундами позже в комнате появляется Катина мама с подносом в руках. На нем стоит глубокая тарелка и большая чашка.
— Не помешаю?
Наталья Алексеевна прикрывает дверь ногой и ставит поднос на тумбочку.
— Я тут бульон принесла, Катюш. И чай. С медом.
— Ну мама, меня уже тошнит от меда, — хнычет Катя. — Зачем вы вообще вернулись? Я не умираю.
— Катя, — Токман округляет глаза и, поджав губы, качает головой.
Катины родители вернулись из отпуска раньше времени, как только узнали, что дочь заболела.
— Покушай хотя бы. Я сама готовила, — настаивает Наталья Алексеевна, и Катя сдается. Берет ложку.
— Ладно, если сама…
— Не бойся, он вкусный.
Катя играет бровями и отчерпывает бульон.
Видимо, на моем лице читается вопрос, потому что Наталья начинает тараторить, глядя мне в глаза:
— Я отвратительно раньше готовила, но Катин папа ел. Плевался, но ел, — смеется. — Катюня вот тоже ко всем моим шедеврам до сих пор принюхивается. Понаслушалась Ваниных рассказов.
— Ясно, — киваю и отворачиваюсь.
Меня уже не так корежит от их легкого общения. От улыбок этих… Я даже начинаю воспринимать такой формат отношений как что-то само собой разумеющееся. Только теперь осознание, как должно быть в семье, где тебя любят, еще сильнее бьет под дых при встрече с отцом. Раньше я о подобном не задумывался. Не сокрушался и не жалел себя. Мне не повезло. Так бывает. Но это не было поводом наматывать сопли на кулак. Теперь же…
Теперь все идет не по плану.
А еще я заметил, что мама моя мне почти не снится. Я не вижу ее слез перед глазами и не просыпаюсь в холодном поту от звука выстрела.
Тот кошмар кажется далеким и почти нереальным, будто этого вообще никогда не происходило.
Это тоже плохо. Я начинаю фокусироваться на простых, обычных вещах. Начинаю хотеть любви в разы сильнее, чем раньше. Иметь нормальную семью. Во всей этой веренице желаний забываю о главном. О мести. Отцу, тем людям, всем, кто хоть как-то причастен к смерти мамы.
