Хаджар молчал. Не потому, что не знал, что сказать, а потому, что пытался найти хоть какой-нибудь, хоть малейший способ вырываться из этого капкана.
— Король не может думать о себе, — вдруг твердо и резко произнес Примус. Серые глаза покрылись едва ли не такой же крепкой сталью, какой было укрыто и тело. — Только о благе своего народа. И Хавер должен вспомнить об этом. И вспомнить о том, что на нашем клочке земли все решало, решает и будет решать лишь одно, — Примус поднялся и вытащил клинок из снега. — вот это.
Он взмахнул мечом и порыв какого-то ненормального, острого, порывистого ветра ударил по лицу Хаджара. На снег закапала кровь.
— Мне жаль, мальчик, — голос Примуса снова дрогнул, а в броне глаз появилась маленькая брешь. — Видят праотцы, да заклеймят они меня бесчестьем, ты мне как родной. Но… если ты не умрешь сегодня, то в будущем мне придется… придется… — Примус снова затряс головой. Словно пытался вытряхнуть из неё все терзавшие душу мысли. — Выбирая между тобой и братом, я трижды выберу брата. Прости, Хаджар. Прости меня… и когда придет время, и я встречу тебя в доме праотцев, то ты сможешь вдоволь насытится моей душой. И, может, твой гнев смягчит лишь мое обещание, что я сохраню жизнь Элейн и…
— Слишком много болтаешь, — процедил Хаджар. — Давай уже.
Примус дернулся, после чего медленно и спокойно направился в сторону племянника. А тот стоял не двигаясь. Изломанный, обвязанный какими-то лохмотьями и шнурами, с костылем и мечом. За спиной Примуса он видел ту, что много раз встречал и прежде. Одетая во тьму, костлявая и кривая, она смотрела на него своими голодными глазами. Лишенная тепла, она ждала своего часа.
Хаджар посмотрел на лежавшую под обломками Няню. На мирно спящую сестру.
Он снова чувствовал злобу. И гнев. И ярость. И боль. И все это смешивалось в нем. Скручивалось, сжималось, чтобы слиться в нечто единое. Короткое и емкое. Что-то, что он уже видел прежде. В выброшенных мимо урны окурках, в пустых глазах сидящих на цепи людей, в пьяных криках посреди темной улицы, а затем в своих собственных кошмарах, в пустой, безжизненной комнате в полу заброшенном здании Города, где за сверкающей витриной, в пыли и грязи, в лужах подворотен и дворов колодцев прячется забитый камнями пес.
В белоснежной палате. В фарах машины. В ноже, сверкнувшем в руках идиота, забравшего с собой самое ценное, что он мог вообще забрать. И в наточенном лезвии, что, когда принц держал у своего собственного горла.
Он видел все это. И все это теперь стояло за спиной Примуса. Гоготало, радуясь и ликую тому, что, наконец, томительное ожидание окончено и добыча, столь часто ускользавшая, наконец загнана в угол.
— Принц… — раздался едва слышный шепот.
Маленькая слезинка скатилась по щеке Няни, мгновенно оборачиваясь льдинкой.
Хаджар снова посмотрел на Примуса. Тот уже замахнулся мечом. В глазах его читалось простое — “прости”.
И Хаджар ответил:
— Нет.
И что-то произошло. Он что-то почувствовал. Увидел. Услышал. Или… нет, такого слова нет в словаре людей. Но тот комок из холода, боли, злости и гнева, что он чувствовал, вдруг потянулся наружу. Дотронулся до окружающей реальности, слился со снегом и ветрами, льдом и скалами. Закружил с ними, приветствуя, как старых друзей, а затем остановился и обернулся, посмотрев на Хаджара.
Он подошел к нему, положил руку на плечо и кивнул. Он тоже был не согласен. Не согласен с той участью, что уготовили ему боги. И он будет сражаться. И до тех пор, пока принц тоже не согласен, до тех пор, пока он способен сказать нет всему, что его окружало, они будут сражаться вместе.
Принц взмахнул клинком.
— Что за…
Меч стража обернулся широкой полосой льда. Она ударила в грудь Примуса и отбросила его на несколько метров. И пока тот еще не успел встать, принц заковылял в сторону своего противника. Почему-то он знал, что справится. Отчего-то он…
— Так не пойдет.
И все замерло. Хаджар не мог даже пошевелиться, а вскоре заметил, что застыли и всполохи костра, окаменев прямо в разгар своего хаотичного танца. Замер, казалось, даже ветер. А там, в лесу, клубилась тьма. Из неё вываливались комочки чего-то темного, а затем, сформировав арку, открыли путь для кого-то. Кого-то высокого, в сером плаще с прорезями, внутри которых виднелись глаза и голодные пасти.
В руках некто держал истекающую кровью сферу, а из-под широкополой шляпы светил всего один глаз.
Он подошел к Примусу, опустился на корточки и провел ладонью над лицом.
— Это все будет твой сон, но в нем ты увидишь путь, которым куда быстрее можно исполнить задуманное тобой.
Некто поднялся, а один из комочков, отделившись от общей стаи, улегся на лоб Примуса и начал медленно в него погружаться.
— Что же касается тебя, — жуткое создание встало рядом с Хаджаром. — Чем вы сегодня похвастаетесь, принц? Имя льдов или имя снегов? — оно коснулось когтистым пальцам меча, а затем резко одернуло руку. — Истинное Имя Севера? Но как… еще слишком рано… нет-нет-нет, — существо явно выглядело обеспокоенным. — это все не по плану. С таким именем даже если я приведу Примусу наставника из Святых Небес и Земли, то… нет. Не по плану. Но ладно. Не будем выдумывать. Самые изящные решения — всегда самые простые.
Создание подняло свою сферу и направило её на Хаджара.
— Это слишком большая сила для вас, принц. И она слишком облегчит предстоящий вам путь, а нам ведь это ни к чему, правильно? Вот и я так думаю. А как известно — Хельмер дерьма не подумает. Сделает, но не подумает… до сих пор не очень понимаю смысла этого выражения, но ладненько. Время уже не детское, так что пришло время засыпать… правильно же говорят, что сон — это лучшее забвение.
Веки Хаджара тяжелели, он пытался сопротивляться, но все падал и падал куда-то в теплую, мягкую тьму.
Глава 1712
Хаджар, как ему сперва казалось, парил где-то в невесомости между небом и пропастью. Пропастью того, что всегда было скрыто рядом. Иногда выглядывало из-за угла и ехидной тварью улыбалось ему через свои острые клыки. Следовало за ним по пятам, порой едва заметно касаясь плеча, но стоило только обернуться и оно ускользало, исчезало, оставляя за собой только легкую дымку догадок и…
— Ложь, — прошептал Хаджар и ударил ладонью. Холодные осколки застывшего озеро, в центре которого, на маленьком островке воды, плавал на спине генерал.
Ложь… не было никакой твари, не оставалось этой сраной дымки.
Он знал.
Всегда знал.
Знал так же ясно и отчетливо, как и все остальное. Что все его крики про судьбу и свободу воли это лишь никчемная попытка смертника не дать палачу насладиться отчаянием и принятием в глазах казненного. Как бы он не дергался в этих сетях, как бы не пытался их разорвать — с каждым движением и каждой попыткой Хаджар лишь больше в них увязал.
