Хаджара восхищало это беспрекословное, не подлежащее не торгу, ни сомнениям, окончательно и бесповоротное — нет.
Он провел ладонью по лицу Няни. Поправил волосы и убрал их с покрывшегося испариной лица. Он почти ничего не знал об этой женщине. Ни кто она, ни откуда пришла, ни её имени, ни прошлого. Была ли у неё семья? Когда она брала, в начале сезона холодов, отпуск, чтобы навестить кого-то за пределами дворца, то кто это был? Казалось, ответов на эти вопросы не найдешь ни среди книг Южного Ветра, ни на площадке Мастера.
Женщина, чьего прошлого никто не знал, суровая и крепкая, как скала. Чего говорить — король и королева доверяли ей обоих своих детей…
Хаджар всегда хотел с ней поговорить по душам. Рассказать. Поделиться. Он был уверен, что таким, как Няня, не становишься с рождения и не вырастаешь в тепличных условиях. Она явно видела, пережила, исходила такое, о чем не догадываются живущие в тепле и уюте.
И, может быть, она смогла показать принцу способ, которым можно избавиться от этой жуткой боли.
Принц схватился за грудь.
Нет, не той, что порождена сломанными ребрами, избитыми органами, холодом и усталостью. Нет, боли другой.
А еще злобы. Хаджар посмотрел на Элейн, для которой соорудил нечто вроде ложа из обивки и досок. Он любил сестру. Даже, возможно, больше, чем родителей — сам не знал почему. Но еще… он злился. Каждый раз, когда видел её зеленые глаза, её золотые волосы, смешной курносый носик и пухлые щечки.
Злился.
Так сильно. Так яростно. Что, кажется, если бы хоть на секунду расслабился, дал волю этой злобе, этому… зверю, который сидел внутри его души, то…
Хаджар прикрыл глаза. Он задышал ровнее.
Злилась ли Няня? На судьбу? На тех, кто эту самую судьбу порвал и истоптал? Кто вынудил ей стать такой, что может одним словом заставить смерть подождать на пороге еще чуть-чуть, еще немного. А еще — станет ли таким же сам Хаджар. Да и вообще — хочет ли он этого? Или, может, как и принцесса, пройдут года, сменятся десятилетия, и он забудет все то, что произошло в Городе.
Потому что, видят праотцы, с каждым днем видения прошлого покрываются все более густым туманом. Он уже не помнил имена сотрудников детского дома, лица обитателей и детей искривлялись и искажались в отражениях калейдоскопа ложных воспоминаний. Он даже забыл её имя… да и вообще — кто это — она. Тот смутный образ, что порой приходил к нему, когда мама играла на Ронг’Жа.
Словно она — образ, была связана как-то с музыкой. Его музыкой. Она была важна для него. Он…
Что-то капнуло на снег.
Хаджар посмотрел вниз и понял, что капает с его щек. Он поднес ладонь и вытер… слезы. Слезы? Он не плакал. Никогда не плакал. Даже в самые тяжелые для себя дни, даже в самые жуткие из часов — слезы не трогали его щек. Так почему же тогда сейчас он…
— Мой принц?
Хаджар, стискивая зубы, вскочил на ноги и неловкой, левой рукой, поднял перед собой легкий меч, одолженный на время у одного из павших стражей. Он выставил его перед собой и замер, прислонившись спиной к обломкам.
Голубые глаза вглядывались во тьму нависшего над поляной зимнего леса. Кто-то приближался. Хаджар слышал его шаги, чувствовал тяжелое дыхание, а еще — узнал голос.
— Принц! — выкрикнул вышедший на свет. — Как я рад, что вы уцелели!
Высокая, крепкая фигура, плащ, обшитый шерстью грозных хищников, кожаный ремешок, державший собранные на затылке волосы, изрядно побитые сединой.
Тяжелой взгляд и мощная челюсть.
Примус.
— Принц, с вами все в порядке?
— Да, — коротко ответил Хаджар.
А еще все было в порядке с его дядей. Тот пришел не просто без единой царапины — его доспехи все так же ясно отражали пляски всполохов костра, а одежда даже не была помята.
Так они и стояли, смотря друг на друга и у каждого в глазах было отчетливо видно понимание.
Глава 1711
Примус вздохнул и вытащил меч.
Рука Хаджара не дрогнула. И не потому, что он уже какое-то время учился у Мастера и овладел несколькими стойками. Нет, даже будучи в лучшем состоянии, а не поломанный и с костылем, он все равно не представлял для Примуса никакой угрозы. Вряд ли бы он сумел даже дотянуться до дяди мечом, не говоря уже о том, чтобы защищаться или, о шутка праотцов — нападать.
Просто…
Просто мальчик решил сказать нет.
Нет страху.
Нет боли.
Если это будет последний его вечер в этом холодном, проклятом мире, то пускай он будет стоять прямо. Ровно. И сколько бы ни было страшно, больно и грустно, сколько бы не хотелось расставаться с родными, с тем маленьким лучиком счастья, что так внезапно ворвался в его промозглый мир — он встретит конец достойно. Так, чтобы праотцы встретили его медом и хлебом и на их пороге никто не посмел сказать, что принц Хаджар Дюран скулил и выл, как испуганный щенок. Молил о пощаде, опозорив себя бесчестье.
Такого не будет.
— У тебя взгляд как у твоего дедушки, — произнес Примус.
Его голос звучал совсем не как у убийцы. Хотя, Хаджар и не знал, как он должен звучать у этих самых убийц, но предполагал, что — иначе. Без сожаления, без тоски, без усталости и грусти. А именно ими и был пропитан голос Примуса.
Тот посмотрел на свой меч, затем на меч Хаджара, а потом снова на свой. Он взмахнул клинком и… резко вонзил его в снег, после чего уселся на один из обломков. Сложил ладони и уставился в костер.
— Все должно было быть не так, мой принц, — прошептал Примус и голос его звучал так же искорежено, как рессоры за спиной мальчика. Примусу было больно. Может быть так же больно, как и Хаджару. — Ты не должен был выжить. Няня и Элейн уцелели бы, но не ты… Я бы принес твое тело Хаверу и Элизабет. Мы бы погоревали, но вскоре следователи бы опознали на тебе следы магии секты из Балиума.
— Но зачем…
— Твой отец, — перебил Примус. — он становятся мягким. Наш отец… твой дед — он предупреждал об этом. Говорил. Говорил! — Примус ударил кулаком о колено, но тут же взял себя в руки. — Говорил… что ничто не делает короля слабее, чем крепкая, любимая семья. Он предлагал Хаверу брак по расчету, чтобы в его жизни не было любви и лишней привязанности, но Хавер отказался. Нашел свою… — Примус помотал головой. — И тогда я понял — это начало конца, но мой брат… он все же — мой брат. Так легко не поддался. Не сдался. О нет-нет-нет.
Примус говорил сумбурно. Сбивался. Начинал снова. Иногда тянулся ладонью к рукояти меча, но, вздрогнув, убирал ту обратно — на колено. Он сжимал его так крепко, что иногда Хаджар слышал хруст стальных пластин.
— А потом на свет появился ты и все пошло наперекосяк. Хавер размяк. Там, где требовалась сила, он демонстрировал слабость. И вопросы, которые можно решить лишь мечом, он пытался решить дипломатией. Просто потому, что дома его ждали вы. Элизабет и Хаджар. Собственный, маленький уголок счастья. А затем еще и Элейн… но, — Примус отмахнулся, затем порылся в складках плаща и что-то выпил из странно выглядящей бутылки. — но что делать, скажи мне мой принц — что делать тем, у кого нет этого милого убежища, где можно скрыться от всех. Что делать нам — остальным. Тем, кому не так сильно повезло в этой жизни.
