Хаджар узнал холод чуть лучше. Чуть ближе. Возможно даже ближе, чем многие из живших и живущих, но еще недостаточно.
Да, затем он отправился в Черные Горы Балиума. Но разве там был холод? Разве ветра и снега, льды и скалы — это холод? Нет, лишь погода. Изменчивая, дурашливая, но справедливая. Изрядно истрепав плоть, она обязательно, рано или поздно принесет тепло.
Это не холод.
Во всяком случае не тот, что знал Хаджар. Не тот, что в действительности, а не в гнусавых речах подвыпивших поэтов и бардов, лижет твое сердце и костлявыми пальцами давит, мнет и рвет то, до чего природе не дотянуться.
Когда пал, пронзенный мечом Неро, когда исчезла во всполохах магии Сера, когда окровавленными губами прошептал последнее слово Орун, когда ледяные оковы сковали Аркемеью и их с Хаджаром нерожденное дитя… В эти мгновения — разве шел снег? Разве дули северные ветра, приносящие с гор весть о смене сезонов? Нет. Конечно нет.
С горделивой осанкой. В доспехах из истовой тьмы. В плаще, сшитым из не упавших слез и не сорвавшихся криков, в костяных сапогах и с мечом из разорванных, истрепанных судеб в руках, стоял вечный спутник и стражник костлявой старухи.
Хаджар знал их обоих.
Они ходили рука об руку. Всегда рядом. Всегда вместе. Просто смертным из-за ширины плеч одного, не всегда видно другую.
Так думал и Хаджар.
Думал, что знал — Холод.
Во всяком случае так было до того момента, пока он не погрузился в это озеро. Льды, снега и скалы спутали его сознание, навели на ложный след. Он думал, что ему придется сразится с природой. С болью тела.
Он ошибался.
Чем бы не являлось это озеро, если бы Хаджар был поэтом, он бы нарек его колыбелью.
И кто бы в ней родился?
Ах да.
Холод.
Глава 1708
Хаджар лежал среди того, на чьем фоне меркнут шрамы души, тают ночные кошмары. И чувствовал, как пленившая его “вода”, с остервенелым голодом дорвавшегося до мяса волка, пожирает его суть. Не только энергию Реки Мира или Терну, но и все остальное. Его путь. Его волю. Его память. Как она окрепшими когтями разрывает само его прошлое. Затем принюхивается к каждому кусочку и выискивает те, что похолоднее. Побольнее.
А таких у генерала было хоть отбавляй. И когда безумный холод рвал и терзал его сознание, то кусков, которыми он мог бы подпитаться, оказалось не в пример больше тех, теплых и родных, что он отбрасывал, как ненужные.
На фоне общего полотна те выглядели маленькими клочками, выбивавшимися из общего хоровода чего-то густого, темного и, судя по аппетиту холода, очень вкусного.
Проклятые Морвен и Эдуг.
Они что-то говорили об энергии и терне. О юных мечтателях, приходивших на берег озера, чтобы пройти испытание и получить возможность изучать истинный путь, или как они там называли Терну. Может быть, эти двое даже верили в свои постулаты. Но не Хаджар.
Генерал знал, почему испытание должны были проходить дети. Просто потому, что редко когда в этом далеком от мира, уединенном регионе, жизнь успевала в достаточной мере познакомить их со спутником костлявой, чтобы те могли исчезнуть в озере.
Хаджар же…
Он смотрел на собственное отражение. Его губы не посинели. Тело не порозовело. Волосы не покрылись белоснежным инеем. И все же, он ощущал нечто, что прежде лишь на мгновение, в часы самого полного отчаянья, приветствовало генерала откуда-то из-за угла, из темной подворотни, укрывшись сумраком и мглой.
И ка бороться с этим? Бороться с тем, что неизменно и от того куда более страшно. Будущее, пусть это и не всегда удавалось, пусть не всегда подчинялось воле и силе, но, все же, оно оставалось будущим. Чем-то, на что ты мог повлиять. Но как мог генерал побороть то, что пожирал в нем холод? Что-то, о чем он только, в минуты слабости и отчаянья, мог лишь горевать.
Холод…
Как бы ты хорошо его не знал. Или думал, что знаешь. Но каждый раз, встречая заново, это как маленькая экскурсия по владениям смерти. И не той, что можно увидеть глазами в чужих потухших очах и не той, что можно потрогать руками, щупая остывшую нить пульса или каменную, морозную плоть.
Нет.
И Хаджар тонул. Падал все глубже и глубже. Разорванный на множество осколков, среди которых не оказалось тех, за которые можно было схватиться и удержаться на границе этой реальности.
Продержаться целую ночь? С его прошлым, он не выдержал и нескольких минут и…
— Мы встретились снова, генерал, — прошептал смутно знакомый голос. — Как и было обещано — я пришел к тебе.
Сквозь белесую дымку сознания, Хаджар смог различить черты того, о ком давно уже не вспоминал. Его могучие лапы стояли на поверхности озера так крепко, как иные не смогут встать на плоском камне. Шерсть и высокий хвост струились по ветру и порой искрили синими льдинками. Глаза, похожие на жидкий лег, смотрели прямо на Хаджара. И длинные, прозрачные клыки, способные мгновенно заморозить любого, не достигшего ранга Бессмертного, отражали свет все так же — холодных звезд.
— Вождь, — прошептал Хаджар.
— Ты пришел в Земли Льдов, генерал, — произнес волк и руна на его лбу начала сиять все ярче и ярче. — А я вернулся, чтобы помочь тебе узнать имя Севера.
Волк подскочил к Хаджару. Его шерсть обернулся льдом, а длинные клыки вонзились в предплечье генерала, впиваясь в узоры и очертания именной татуировки. Хаджар закричал, а затем все стихло.
***
С трудом, нехотя, он просыпался, возвращаясь обратно в реальность. Тело болело. Не так, как это бывало после тренировки с Мастером и далеко не так, как после спора с Южным Ветром, когда маленький принц позволял себе лишнего и по его заднице прилетало розгами.
Не очень сильно. О чем мать всегда корила Южного Ветра. Потому как если её сын позволил себе быть неучтивым, глупым и безалаберным, то наказание должно быть соразмерным. Но старый ученый слишком любил своего единственного ученика.
Хаджар это знал. И, чего греха таить, частенько пользовался.
Но сейчас… все было иначе.
Принц не сразу даже понял, что произошло. Вот буквально только что они ехали в комфортной карете. Он лежал на широком диване, обитом бархатом и парчой. На прикрепленном столике лежали фрукты, привезенные из южных королевств. Напротив, перед ним, находилась Няня с мирно сопящей Элейн. Ей лишь недавно исполнилось два годика, так что в основном она либо спала, либо ела, либо плакала.
Порой, как шутил дядя Примус, выполнялись сразу три пункта.
— Дядя… — прошептал Хаджар.
Правый глаз почему-то не видел. Возможно, это было как-то связано с красной, горячей жидкостью, медленно текшей по его лбу.
