Бесспорно, что с точки зрения нашего местного законодательства, не всякий вакуф может пользоваться льготами по так называемому вакуфному праву, а только тот из них, документы на который, по представлении их в известный срок, признаны действительными; но цель и пределы вмешательства правительственной власти в область вакуфного права точно определены статьями 265, 289 и 299 Положения
[690].
Большинство русских чиновников не имели четкого представления о том, какими правами обладают вакфы. В 1904 году между членами Особой комиссии, созванной для изучения вакфного вопроса в Туркестане, разразилась жаркая дискуссия по поводу того, что в сущности представляет собой вакф. Предметом разногласий стало толкование выражения «вакуфное право». Одни полагали, что это совокупность определяемых шариатом прав на имущество, с которого вакфы имеют доход. Другие считали вакфное право правом на «податные льготы», определяемые Положением. Большинство членов Комиссии склонялись к последней интерпретации, поскольку Государственный совет Российской империи постановил, что «для правильного разрешения вопроса о поземельном устройстве Туркестанского края необходимо прежде всего отказаться от всяких теоретических соображений, основанных на толковании мусульманского права и менталитете последователей ислама». Некоторые чиновники возражали против данного подхода. К примеру, помощник главы Туркестанской казенной палаты С. Ипатов не был согласен с тем, что необходимо исключить шариат из правовых ресурсов управления страной. Ипатов заметил, что, согласно Положению, краем следует управлять «на установленных местным обычаем основаниях», «по обычаю». Он также отметил, что Государственный совет никоим образом не запрещает рассмотрение правового статуса субъектов с точки зрения исламского права, а только указывает на необязательность применения шариата областными управлениями при проверке действительности вакфных документов. Иными словами, Ипатов отметил, что русские чиновники при желании могут пользоваться исламской правовой литературой для прояснения правового и налогового статуса того или иного вакфа: «Государственный Совет <…> высказал мысль, что <…> только упоминание о шариате (выделение мое. – Примеч. авт.) не следует вводить в текст русского закона <…> При исследовании вакуфных документов не коснуться вакуфного права невозможно, и для ознакомления с ним некуда обратиться, кроме шариата»
[691].
Это был не единственный призыв к введению регламента проверки вакфных документов и усовершенствованию российского законодательства о вакфах. Тем не менее колониальная бюрократия все же представляла собой угрозу для вакфов. Например, в опасности оказался ташкентский вакф в поддержку мазара Сар-Биби, на содержание которого выделялась десятая часть доходов соседнего караван-сарая. Поскольку вакфные документы были поданы на три недели позже срока, областное управление отказалось признавать существование фонда
[692].
Положение об управлении Туркестанским краем наделило доказательной силой вакф-наме и документы об освобождении от налогообложения (см. ст. 286, 289, 299). Однако указанными статьями мотивировались и попытки нанести ущерб вакфам. Проводя поземельно-податные работы в регионе, русские чиновники иногда могли посчитать какой-либо вакф «сомнительным»; в этом случае они регистрировали вакфные земли как имущество сельских обществ. В результате вместо того, чтобы платить аренду мутаваллию, сельские общества уплачивали в казну поземельный налог
[693]. Подобным же образом в ходе поземельно-податных работ ненаселенные вакфные земли могли быть включены в налогооблагаемое имущество сельских обществ, то есть стать частью налоговой единицы (дачи) того или иного сельского общества. Интересно, что в таких случаях сельские общества требовали считать эти земли казенными, а это предполагало конфискацию вакфного имущества
[694].
Александр Иванович Гиппиус, последний губернатор Ферганской области, проницательно заметил: русские власти так и не поняли, что сам факт арендной платы подтверждает принадлежность земель, обрабатываемых арендаторами, к вакфному имуществу. Если люди живут и работают на участке земли по договору аренды, то они, безусловно, не являются владельцами этого участка. Несмотря на стремление сохранить статус-кво, русские законы, введенные в Туркестане, привели к радикальному изменению отношений между вакфами и сообществами, работавшими на вакфных землях: «…мы сразу же прекратили всякие непосредственные связи вакуфных учреждений с арендаторами или вообще с населением»
[695]. Руководствуясь той же логикой, граф К. К. Пален замечает, что русские чиновники с чрезмерной осторожностью подходят к регистрации вакфов и вопросам налогового иммунитета. Пален предупреждает петербургские институты управления, что определение аграрных отношений требует не только проверки вакфных документов, но и прояснения юридических признаков этих отношений; а именно этого явно избегали многие русские чиновники, вовлеченные в поземельно-податные работы
[696].
Вскоре поземельный налог стал инструментом, позволявшим арендаторам вакфной земли уклоняться от выплаты аренды мутаваллиям. Например, 29 февраля 1896 года человек по имени ‘Абд Карим-джан подал начальнику Ташкента жалобу на мутаваллия, управлявшего вакфом ‘Исы Ходжи кази-калана. Истец заявил, что мутаваллий потребовал от него уплаты десятины с урожая, поскольку возделываемая истцом земля принадлежала вакфу
[697]. Когда жалоба дошла до Сыр-Дарьинского областного управления, сырдарьинские власти стали утверждать, что арендаторы земли, входящей в указанный вакф, были освобождены от арендной платы, поскольку уже имели обязательства по уплате в казну государственного и городского поземельного налога
[698]. Соответственно, русские власти постановили, что земля, о которой идет речь, не является частью вакфа ‘Исы Ходжи кази-калана, так как арендатор имеет обязательство платить лишь государству, но не мутаваллию вакфа. Очевидно, с точки зрения государства данная земля считалась частной собственностью. Таким образом, дело приобрело благоприятный оборот для арендаторов с точки зрения земельных прав (и, вероятно, налоговых выгод).
