— Я забыла, о чем ты спрашивала, дорогая, — сказала Лиллиан.
— Что такое черная пантера?
— Радикал, — бросила Рут, вернувшаяся с пятном густого оранжевого тонального крема на подбородке.
— А что такое радикал? — спросила Лиззи.
И Рут принялась рассказывать про различные политические группировки в Соединенных Штатах, про либералов и консерваторов, радикалов левого крыла и правого, организациях «Студенты за демократическое общество» и «Студенческий координационный комитет ненасильственных действий», антивоенное движение, Общество Джона Бёрча,
[19] Пэтти Херст
[20] и так увлеклась своей ролью оратора, что не заметила, как все вышли из комнаты, кроме Джорджа, который, обнаружив новую банку арахисового масла, сделал себе целую горку тостов и принялся намазывать их один за другим, уничтожая запас, который Лиллиан приготовила на следующую неделю.
* * *
Тем временем выборы приобретали напряженность, поскольку избирателей теперь интересовали не столько сексуальные скандалы, сколько ужасающая всех перспектива выдвинуть в Конгресс демократа. Оппонент Мюррея неустанно дискредитировал его пригодность к государственной службе. В каком-то году Мюррей не заплатил налог за дом (правда). Он действует от лица мафии (курам на смех). Он представляет интересы наркоманов (частично правда: однажды он защищал человека с зависимостью и устроил его в специализированную бостонскую клинику на лечение). Он объединяет фонды своих клиентов (ложь). Каждое обвинение требовало ответа, что отнимало у Мюррея время, которого и так не хватало даже на обсуждение серьезных вопросов.
О Лиллиан журналисты накопали еще больше грязи. «Юнион лидер» до нелепости раздул тот факт, что ее видели выходившей из нового отеля «Копли плаза» в Бостоне с пакетами из дорогих магазинов, намекая на мотовство и несоответствие стилю Мюррея, приближенному к «синим воротничкам». Это было несправедливо: просто мать повезла Лиллиан по магазинам в честь дня рождения — и они, черт возьми, покупали вещи только на распродажах. Другой репортер, вдохновившись этой историей, заметил, что однажды она запросила налоговую скидку в связи с использованием жилья под офис. На вопрос, каким бизнесом она занимается, Лиллиан ответила, что она писательница: «Хотите прийти посмотреть мой кабинет? Полюбоваться на стопку писем с отказами из издательств?»
Но к следующему вопросу она оказалась совсем не готова. Они сидели в кафетерии на Мэйн-стрит в Конкорде. Репортер открыл коричневый конверт и подвинул к ней через стол сложенную пожелтевшую газету. Это был экземпляр «Дэйли Гэмпшир газетт», на первой полосе которой красовалась черно-белая фотография любительского, но очень убедительного изображения Че Гевары, нарисованного на южной стене Торговой палаты Нортгемптона в штате Массачусетс. «Студенты колледжа Смит арестованы за вандализм» — гласила подпись, и в прилагаемой статье рассказывалось, как Лиллиан Холмс вместе с двумя другими студентами повязала полиция, когда они раскрашивали лохматую бороду кумира.
— Желаете прокомментировать? — спросил журналист.
— Да бросьте вы, — ответила Лиллиан. — Мне было двадцать лет. Почему вы не спрашиваете меня о помощи семьям с детьми-иждивенцами? Или о волонтерской работе в столовой для нищих?
— Ну и ну! — ернически покачал головой репортер.
— Идите ко всем чертям, — буркнула Лиллиан и потянулась за газетой, но собеседник быстро забрал ее.
— Вы признали свою вину? — поинтересовался он.
Собственно, по совету отцовского адвоката она действительно призналась во всем и была приговорена к четырем месяцам общественных работ и к оплате затрат на пескоструйную очистку стены.
— Интервью окончено, — сказала Лиллиан. — Пишите что хотите. Вот мое заявление: «Учась в колледже, я была подвержена многим идеям, часть которых можно отнести на счет юношеского идеализма. Я не поддерживаю и никогда не поддерживала коммунистический режим на Кубе». Всё. Вы довольны?
Репортер быстро заносил ее слова в блокнот.
— Я получил все, что мне надо, — произнес он.
— Очень хорошо, — Лиллиан встала, — тогда идите в жопу. — И она вихрем вылетела из кафетерия.
Когда она приехала домой, то уже успокоилась, но, увидев Мюррея, снова расстроилась: муж не знал, что ее привлекали к суду за вандализм. Мюррей и сам только что вернулся и переодевался наверху.
— Как прошло интервью? — спросил он, ослабляя галстук.
Лиллиан поведала ему о стычке с репортером.
— Погоди-ка, ты малевала портрет Че на стене Торговой палаты?
— Вообще-то это была фреска. — Она постаралась сдержать оттенок гордости в голосе. По ее мнению, фреска удалась на славу, особенно если учесть, что Лиллиан не художник.
— И тебя арестовали?
— Я заплатила штраф, — объяснила Лиллиан. — И оттрубила на общественных работах.
— Почему ты никогда мне об этом не рассказывала?
— Даже не знаю, — пожала плечами Лиллиан. — Прости.
У Мюррея выдался неудачный день. Пришли результаты нового опроса.
— Извинения не спасут меня на выборах, — возразил он. — Особенно теперь, когда люди узнают, что я женат на коммунистке.
— Я не коммунистка! — воскликнула Лиллиан. — И никогда ею не была!
— А выглядит так, будто была, — сказал Мюррей. — Для некоторых кругов в этом штате Джо Маккарти живет и здравствует. Черт бы их всех побрал.
Когда он злился, уголки рта напряженно поднимались вверх, как у учителя начальной школы, и тогда муж казался Лиллиан совсем несимпатичным. Она постаралась убедить себя, что любой человек в гневе некрасив, но внутри у нее как будто щелкнул переключатель, и теперь она не могла вспомнить, почему вообще когда-то находила Мюррея привлекательным. (Хотя сейчас, наверное, и она его не особенно восхищала.)
Тут раздался стук в дверь. Мюррей чуть приоткрыл ее. Лиззи сообщила, что Джорджа вырвало хот-догами.
— Мы разговариваем, Лиззи, — ответил Мюррей. — Мама скоро придет.
— Он не добежал до туалета, — добавила Лиззи.
— Дай нам минуту, — сердито потребовал Мюррей.
Когда Лиззи ушла, Лиллиан села на кровать и обхватила себя руками.
— Мне надо было тебе сказать, — повторила она. — Еще в самом начале.
— Так почему же ты молчала?
Она попыталась представить свой образ мыслей в двадцать три года, когда она летом встретила Мюррея в юридической фирме. Видимо, она сочла тогда, что юный студент-юрист плохо о ней подумает. Но не могла же она предположить, что обстоятельства ее ареста догонят их в далеком будущем во время политической кампании.
