И вот однажды утром меня разбудили, чтобы я послушала веселый Гимн Зиме, и впервые за Двадцать Один День я взобралась по лестнице на крышу хейимас и увидела солнце.
На тех людей, что танцевали Танец Внутреннего Солнца, была и в дальнейшем возложена забота обо мне. Они рассказали мне, что я была в опасности и что если теперь мне явится иное видение, то я должна постараться его нарушить, ибо еще слишком слаба для дальнейших испытаний. Мне не велели танцевать и все время приносили мне разные лакомства, они так ласково уговаривали меня поесть, что отказаться было невозможно, так что в конце концов я стала есть с удовольствием. После Дня Восхода мной очень заинтересовались некоторые из ученых в хейимас и взяли меня под свою опеку. Моими учителями и наставниками стали Черный Деготь из моего Дома и Молоко из Дома Обсидиана. И я начала учиться подробно излагать свое видение.
Сперва я думала, что учиться тут нечему: всего-то и нужно, что рассказать увиденное.
Молоко работала со словами; Черный Деготь — со словами и барабаном, а еще он пел старинные песни. Они заставляли меня продвигаться очень медленно, рассказывать по крохотному кусочку, иногда — произносить всего лишь одно слово и без конца повторять то, что я оказалась в состоянии вспомнить, в такт старинной священной мелодии, чтобы все было изложено как можно точнее и правдивее и стало впоследствии достоянием слушателей.
Когда же наконец, благодаря их методике, я начала понимать, что это на самом деле такое — рассказать то, что явилось тебе из иного мира, — и когда невероятная сложность и бесчисленные живые детали моего видения вспомнились вновь, ошеломив меня и заполонив собой все мое воображение, лишая меня способности описать их, я испугалась, что перепутаю и забуду все это еще до того, как успею ухватить хотя бы один фрагмент того удивительного спектакля, и что даже если я и припомню потом кое-что, то все равно никогда ничего понять не смогу. Мои наставники подбадривали меня и усмиряли мое нетерпение. Молоко говорила:
— У нас-то кое-какой опыт в подобных вещах есть, а у тебя никакого. Ты просто должна научиться говорить о небесных явлениях земным языком. Ну вот послушай: если бы новорожденного отнесли на вершину горы, смог бы он спуститься назад, прежде чем научится ходить?
Черный Деготь объяснял мне, что, по мере того как я учусь воспринимать рассудком то, что восприняла тогда лишь зрительно, я постепенно приближаюсь к существованию как бы в обоих Мирах одновременно; а потому, говорил он, «спешить тебе совершенно некуда».
— Но ведь это же займет долгие годы! — говорила я.
— Ты уже занимаешься этим тысячу лет. Желчь говорила верно: душа у тебя старая.
Меня все эти намеки очень беспокоили, я зачастую не могла понять, шутит Черный Деготь или действительно так думает. Молодых всегда задевают подобные вещи, и какой бы там старой ни была моя душа, разуму моему было всего пятнадцать лет. Мне потребовалось прожить еще довольно долго, прежде чем я начала осознавать, что многие вещи можно сказать только шутя, хотя за шуткой будет скрываться истина. Я должна была полностью вернуться в Дом Койота из Дома Ястреба, чтобы понять это, и я до сих пор порой об этом забываю.
Черный Деготь вечно шутил, пугал меня, поддразнивал, но вообще-то он был очень добрый, и я его совсем не боялась. А вот Молока я боялась с тех самых пор, когда она посмотрела на меня в Обществе Крови и спросила:
«Зачем ты здесь?» Она была очень умной, ужасно много знала и была главной Исполнительницей Песен этого Общества. Она обращалась со мной спокойно, была терпеливой, беспристрастной, но никогда — мягкой, и я ее боялась. С Черным Дегтем она держалась вежливо, но было совершенно ясно, что за этой вежливостью скрывается презрение. Она полагала, что место настоящего мужчины в лесу, или в поле, или в мастерских какого-нибудь Цеха, а не среди священных и умных вещей. В Обществе я как-то слышала ее насмешливое шутливое замечание: «Мужчина, что занимается любовью с помощью мозгов, думает, наверное, с помощью пениса». Черному Дегтю ее мнение о нем было прекрасно известно, однако мужчины-интеллектуалы, мужчины-ученые привыкли, что в их физических возможностях женщины всегда сомневаются, а достижения преуменьшают; он, казалось, не обращал внимания на высокомерие Молока в отличие от меня: я порой пыталась защищать его от ее нападок, а однажды даже заявила запальчиво:
— Хоть он и мужчина, но думает ничуть не хуже, чем женщина!
Ничего хорошего из этого, разумеется, не вышло; и хотя мои слова и были отчасти справедливы, я все равно не могла рассказать Черному Дегтю, мужчине и к тому же мужчине из моего собственного Дома, то, что было для меня важнее всего; ну а Молоку, женщине высокомерной и жесткой, всю свою жизнь прожившей девственницей, можно было даже и не пытаться что-либо объяснять. Я как-то раз начала было, чувствуя настоятельную в том потребность, но она сама меня остановила:
— То, что мне следует знать об этом, я знаю, — сказала она твердо. — Видение — это нарушение законов! Видение должно быть с кем-то разделено; но нарушение законов разделено не может быть ни с кем.
Я ничего из этого не поняла. Я очень тогда боялась выйти из хейимас и снова окунуться в прежнюю жизнь, снова пойти неверным путем, заблудиться среди неверных решений и отчаянных действий. Прошло примерно с полмесяца после Танца Солнца, и я особенно остро это почувствовала и стала говорить, что слаба и больна и не могу пока покинуть хейимас. На это Черный Деготь радостно заявил:
— Ага! Значит, пора тебе домой возвращаться!
Я решила, что более черствого человека на свете нет. Во время занятий с Молоком я, по-прежнему тревожась, начала плакать, а потом не выдержала и выпалила:
— Лучше бы мне никогда это видение не являлось!
Молоко быстро глянула мне прямо в глаза — словно хлыстом по лицу хлестнула! — и сказала:
— У тебя вовсе и не было никакого видения.
Я, съежившись, недоумевая, смотрела на нее.
— Ничего у тебя не было. Ничего. Эта хейимас никуда не денется. Можешь жить здесь, забившись в угол, или занять все помещение, или уйти отсюда — словом, поступай, как хочешь. — Так сказала Молоко и ушла прочь.
Я осталась в маленькой комнате одна и стала рассматривать ее, эту маленькую теплую комнатку с земляными стенами, полом и крышей — всю под землей. Да, вся она была — сплошная земля. Но за этими земляными стенами было небо — сплошное небо. Эта комнатка стала для меня Вселенной энергии. Я была заключена внутри своего видения. А не оно — во мне.
Так что я вышла из хейимас и отправилась домой, чтобы продолжать жить и оставаться на правильном пути.
Большую часть времени я проводила в хейимас с Черным Дегтем или же в Обществе Крови, где со мной занималась Молоко. Здоровье мое наладилось, однако я по-прежнему чувствовала себя вялой, сонной и мало помогала своей семье. Все мои родственники, за исключением отца, отличались вечной занятостью, беспокойством и неутомимостью, это были люди, жадные до работы и разговоров, но совершенно не умевшие хоть сколько-нибудь побыть в покое. Среди них, после целого месяца, проведенного в хейимас, я чувствовала себя камешком, попавшим в горный ручей, где его со всех сторон толкают, трут и обкатывают. Но я с удовольствием ходила на работу вместе с отцом. Молоко тогда сама посоветовала ему брать меня с собой. Черный Деготь не был с ней согласен и утверждал, что это занятие опасно для души, однако Молоко ответила ему терпеливо и высокомерно, как и всем мужчинам:
