Гаспар убрал ее руку, не в силах сдерживаться.
– Кто вам сказал подобную чушь?! Уж что-что, а это я знаю точно – Мартина, как и вы, была марсианской принцессой. Вы похожи как две капли воды. Ну она постарше, конечно…
– Я видела фотографию Мартины, – перебила его Рэнди.
– Ну вот!
– Ничего общего.
Гаспар рассмеялся.
– Ваше высочество! Боюсь, в вас говорит женщина… Была у меня одна знакомая, как близнец похожая на Вивьен Ли. Но когда я ей про это сказал, она страшно обиделась.
– При чем здесь Вивьен Ли? Я встречалась с человеком, который знал Мартину с рождения. И родилась она здесь, в этом городе.
– Это с Марвином Краузе-то? Не нужно было к нему ходить, а уж верить ему и вовсе нельзя. Недалекий человек – только и может, что говорить всякие гадости в эфир. А то, что его жена была настоящей принцессой Марса, не заметил. Он даже книге не поверил, а там было написано черным по белому. Не видит дальше собственной бороды.
– А еще я встретила свою так называемую племянницу. И тоже ничего похожего.
– Так она в отца пошла!
Рэнди глубоко вдохнула. Как об стенку горох… Он искренне верит в то, что говорит, и не замечает очевидных фактов. Словно в голове какой-то блок. Перебрался на другую сторону и носа не кажет.
– У Большого Марва случился сердечный приступ, – сказала она. – Потом у него в крови нашли змеиный яд.
Гаспар так и замер с раскрытым ртом.
– Что?! Он жив?
– Да, но сейчас в больнице… – кивнула Рэнди.
– Бедняга. Он меня недолюбливал, что правда, то правда… Это все ящерицы, – заявил Гаспар. – Заметают следы. Они устраняют любого, кто хоть немного знает об истинном положении вещей. Узурпатор безжалостен, ему не нужны лишние свидетели. Говорят, ящерицы планируют вторжение на Землю. Если их не остановить там, то здесь случится катастрофа. Думаете, Земля готова к марсианскому вторжению?
– Иногда мне кажется, что здесь его ждут не дождутся, – сказала Рэнди, впрочем без особой уверенности. От убежденности Гаспара ей на мгновение стало жутко.
– К полету все готово? – спросила она.
Астроном усмехнулся.
– Все проверил и перепроверил, раз сто, наверное. Ракета готова и ждет, когда нажмут кнопку старта. Как только Марс взойдет над горизонтом, можно лететь.
– Замечательно, – вздохнула Рэнди, печально смотря на океан. – Положите это куда-нибудь. Хочу взять с собой…
Она передала ему фотоальбом.
– Что это? – удивился Гаспар.
– Фотографии, – сказала Рэнди. – Красивые снимки грибов. На Марсе ведь нет грибов? Хорошая зацепка, чтобы иногда вспоминать эту планету.
– Можно взглянуть?
– Конечно. – Рэнди и не думала возражать.
Она подошла к обрыву. Черные буревестники и фрегаты рассекали воздух, задевая крыльями волны. Кружились, играя в птичьи догонялки, перебрасываясь мелкой рыбешкой. Кажется, черные птицы не лучшая из примет? Хорошей дороги они не предвещают…
Рэнди повернулась к Гаспару. Тот, хмурясь, изучал фотографию фиолетовой поганки.
– Хм, – сказал астроном. – Я не рассказывал про то, как встретил в лесу оборотную птицу?
– Кого? – не поняла Рэнди.
– Оборотную птицу. Она похожа на ворону: когда сидит – и не отличишь. Но живет в обратном времени. Летает хвостом вперед, появляется старой, а под конец становиться яйцом. Свои гнезда разбирает. Не знает прошлого, помнит будущее – жаль, сказать не может, да и память у нее никудышная…
Он перевернул страницу и прыснул от смеха.
– Или вот случай… Удил я рыбу, здесь недалеко, где река впадает в океан. Там тростника – не пройти, огромный, выше человеческого роста. Зато форель клюет отменная. Дело было утром, туману нагнало: протянешь руку – не увидишь. Вдруг слышу – идет кто-то, прямо через тростник. Но тихо идет, не ломится – шур, шур, шур… Дай, думаю, поближе гляну. Подошел…
Гаспар замолчал, выдерживая драматическую паузу.
– И?
– А там тростниковый человек! Ну, весь из тростника – тело, руки, ноги… Только головы нет. Бродит туда-сюда, ищет чего-то. Я огляделся, и вижу – вот она, голова-то. Ее ветром сдуло. Лежит себе на земле и стонет. Сделать ничего не может – у тела-то ушей нет. Ну помог я бедняге, кинул ему его голову. А он даже спасибо не сказал – спрятался в тростнике и не найдешь…
– Глупости какие-то, – сказала Рэнди.
– Глупости? – обиделся Гаспар. – Никакие не глупости, я сам видел…
Он снова перевернул страницу и долго смотрел на новый снимок. Лицо астронома становилось мрачнее и мрачнее.
– Мне надо подумать, – сказал он, захлопывая альбом. – Значит, Большой Марв сейчас в больнице?
– Не… нер'ничай… – сказал Кролик, приподнимая голову от пола. – Это… м'шает.
Феликса злобно покосилась на пса.
– Не нервничать? – процедила она так, что бультерьер заскулил.
В доме было тихо. Звуки телевизора раздражали Феликсу, но сейчас, когда их не было, ей стало не по себе. Будто все пошло наперекосяк. Поезд, шедший по старательно проложенным ею рельсам сорвался и того и гляди рухнет в пропасть. Это бесило. Феликса привыкла планировать каждый шаг и терпеть не могла оступаться. Тем более не по своей вине.
От Калеба подобной подлости она не ждала. Сама виновата: стоило ослабить вожжи – и все: парень покатился под откос, вслед за папашей. Зараза. Где его черти носят? Небось, напился и дрыхнет в канаве. Или под боком у какой-нибудь девицы…
Ну ничего, свое он еще получит. Всю оставшуюся жизнь будет жалеть. За любой проступок надо платить – этому правилу Феликса никогда не изменяла. Судьба Калеба предрешена – его ждал поросячий хвост.
Зашипев, точно гадюка, Феликса смахнула со стола остатки фотографий Большого Марва. С этим-то что делать? Время безвозвратно утеряно, придется начинать с начала. Где только взять снимки… Этот идиот Норсмор куда-то смылся, бросил все на нее – мол, сама расхлебывай. А как, спрашивается?
Вцепившись в бутыль «Драконьей Крови», она сделала большой глоток. Едкое зелье лизнуло горло. Несколько секунд Феликса только пучила глаза, не смея выдохнуть. Кухня расплывалась, очертания мебели и стен таяли, сливаясь дрожащими цветными пятнами.
И вдруг приобрели неестественную четкость. Феликса жадно глотнула затхлый воздух. Голова слегка кружилась, и Феликса, обессилев, откинулась на спину стула.
Как же она устала… Но нельзя же все так и оставить – любое дело она доводила до конца. Придется идти за фотографиями самой. На себя-то она может положиться?
