– Хотел тебя подбросить, – сказал Калеб. – У меня как раз перерыв. Но ты ж занята…
– Прекрати, – сказала Николь.
– Ладно, мне пора на работу, – буркнул Калеб. – Потом поговорим.
Развернувшись так, что на паркете остались полосы, похожие на следы шин, он направился к выходу. Наткет шагнул было следом, но Николь схватила его за рукав. Входная дверь чуть не слетела с петель от удара.
– Оставь его. – Николь покачала головой. – Пусть успокоится. С ним всегда так. Ревнивый как дюжина Отелло. Он же тебя совсем не знает – они с матерью перебрались сюда из Конца Радуги года три назад.
То, что парень оказался родом из Конца Радуги, лишь добавило к списку недостатков Калеба еще один. Но… Наткет взглянул на лицо Николь. Она хмурилась, прикусив губу. Но победителей не судят.
– Нехорошо получилось, – сказал он.
– Забудь. – Николь махнула рукой. – До вечера покопает, там, глядишь, и успокоится.
– Покопает?
– Динозавров. Он же работает на раскопках, – она повернулась к сковородке. – Слушай, это действительно нельзя есть. Да и мне пора, пока Сандра не забеспокоилась. Не хочешь составить компанию? У нее найдется, чем тебя накормить.
На первый взгляд предложение казалось заманчивым, но Наткет отмел его сразу. Возвращаться в кафе, в котором его видели с другой девушкой… За двенадцать лет Сандра еще могла его забыть, но нельзя рассчитывать на то, что у нее настолько плохая память и она успеет забыть его за полтора часа.
– Надо покончить с делами, доставить письмо до адресата.
Николь понимающе кивнула.
– А куда тебе? Могу подбросить.
– До старого маяка. Письмо адресовано какому-то Густаву Гаспару.
– Куда?!
Николь уставилась на него так, словно ему было нужно минимум к подножию Килиманджаро.
– До старого маяка. Только не говори, что там никто не живет…
– Живет, – сказала Николь. – И именно Густав Гаспар. Сам помнишь дорогу?
– Конечно, – удивленно сказал Наткет. – А в чем дело?
– Просто… – Николь вздохнула. – Просто это тот человек, с которым встречалась мама.
Шагая по узенькой зеленой улочке, Рэнди думала, как она относится к этому городу. Спектр ей не нравился, и сейчас она пыталась понять почему. Ей не нравился и Сан-Бернардо, но там все было ясно. Сложно представить себе человека, которому нравится Бернардо – достаточно прожить там пару дней, чтобы его возненавидеть. Рэнди Город напоминал железный ящик, забитый голодными мартышками. Постоянная давка, шум, бессмысленная спешка и атмосфера вечного раздражения и обиды на остальной мир. Периодически ящик ставили на огонь и называли это летом, несколько чаще – забывали в морозилке. Однако мартышки продолжали там сидеть и орать, как им хорошо. Убедительно орать: все их товарки, которым не нашлось места, только и мечтали залезть туда всеми правдами и неправдами.
В Спектре было не в пример спокойнее. Как на кладбище. Рэнди всегда гордилась тем, что умела чувствовать время: не глядя на часы, могла определить с точностью до пяти минут. Здесь же внутренний хронометр давал сбои. То ей казалось, что прошла пара часов, а на деле оказывалось, что двадцать минут, то наоборот – пять минут оборачивались получасом. Всю свою жизнь Рэнди отчетливо представляла, куда и зачем идет, здесь же она словно сбилась с дороги. Это бесило, и она невольно выплескивала раздражение на тихие улочки, на аккуратные домики и далекий стрекот газонокосилки, на разлапистые клены и взволнованный писк синиц. Все это казалось нелепой ширмой, маской доброго клоуна на морде чудовища.
Там, откуда Рэнди была родом, города выглядели иначе. Она плохо их помнила, большей частью воспоминания складывались из обрывков сновидений. Широкие светлые проспекты, мощенные белым и розовым мрамором; хрустальные дворцы и башни, острыми шпилями вонзающиеся в небо, такое чистое и голубое, какого она никогда не видела на этой планете… Всюду цвели деревья с огромными красными цветами и летали рубиновые птицы. Птиц Рэнди помнила лучше всего.
А еще она помнила свое имя. Настоящее. Это по паспорту ее звали Миранда-Сильвия – имя ей досталось от приемных родителей. Когда ее взяли из приюта, Рэнди не было и трех. Отец, пожилой профессор литературы, специалист по Шекспиру, не мог определиться с выбором, потому и назвал ее в честь сразу двух миланских принцесс. Вместе звучало глупо, но старик очень радовался своей изобретательности и чувству юмора. Продолжая шутку, он называл ее не иначе как «наша принцесса». Но родители так и не узнали, насколько были близки к истине. На самом же деле ее звали Рэндиана, и она была наследной принцессой Марса.
Как и почему Рэнди оказалась на этой планете, она не помнила. Помнила пожар и дым, белые лучи и чешуйчатые морды, чьи-то большие и крепкие руки… Дальше все терялось. Бегство? Может, было и бегство, точно она не знала. Потом уже начинались воспоминания о приюте: вязкий запах цветной капусты, сырые простыни и жуткие цветы и звери, нарисованные на стенах. Это после Рэнди узнала, что в тех зверях – забавного вида медведях, поросятах и утках – не было ничего страшного. Обычные герои мультфильмов, призванные хоть немного порадовать одиноких детей. Тогда же они казались воплощением всех кошма-ров – чувство, от которого Рэнди так и не смогла избавиться. Но больше всего она боялась остаться на этой планете навсегда.
На почте так и не смогли ей помочь. Просмотрели адресные книги, но в Спектре не нашлось не только Мартины Торрис, но и просто Мартин или Торрисов. Выходя, Рэнди в сердцах пнула деревянного индейца, хотя тот был ни в чем не виноват. Нога до сих пор слегка побаливала. В очередной раз поиски зашли в тупик.
Впору отчаяться, но в поисках дороги домой разочарований было куда больше, чем побед. Рэнди принимала это как неизбежное. На Марс автобусы не ходят. К тому же, несмотря ни на что, сейчас она была куда ближе к своей цели, чем еще день назад.
Сама того не заметив, Рэнди вышла к окраине. Спектр кончился внезапно. В Сан-Бернардо такого не случалось: там пригороды могли тянуться бесконечно долго. Жилые кварталы превращались в склады и промзоны, потом вновь появлялись дома. А здесь был город – и вот уже его нет.
В сторону океана уходила грунтовая дорога. Вдоль обочин кривились огромные, выше человеческого роста, кусты чертополоха. Далеко впереди, на самом краю обрыва, стояла невысокая башня.
Немного помедлив, Рэнди пошла дальше. Грунтовка круто забирала в гору, а осеннее солнце заметно припекало. Добравшись до башни, Рэнди вся взмокла. Вытирая рукавом пот, она огляделась.
Это оказался маяк. Штукатурка осыпалась, обнажая крошащиеся красным кирпичом раны. Стекла на вершине башни скалились обломками. Вряд ли маяк работает или здесь кто-нибудь живет… Живая изгородь разрослась, и колючие ветви ежевики торчали во все стороны, похожие на суставчатые лапки насекомых. Вдалеке серо-зеленая гладь океана прогибалась, пытаясь опровергнуть устоявшиеся представления о форме Земли.
