Между тем визиты заезжих офицеров в монастырь не остались незамеченными. У выхода французов поджидали мрачно молчавшие мужчины, закутанные в плащи, в надвинутых на лоб шляпах. Однако никаких дуэлей в испанском стиле не последовало: с "Орла" дали три выстрела из пушки — поднялся ветер, пора отплывать.
Филиппа не оставляло чувство нереальности происходящего. Что же это за место, где он только что побывал? Пожалуй, половину населения Ангры составляли монахи и монахини, и ещё нигде он не видал такой нелепой смеси благочестия с развратом. Вчера вечером, когда они возвращались на корабль, их окликали портовые шлюхи, принимавшие похотливые позы, — и вдруг падали на колени, осеняя себя крестным знамением при звуках колокола, сзывавшего на вечернюю молитву. Имеются в этой колонии и инквизиторы, однако, если верить консулу — слуге двух господ, — они никого не сжигают, а лишь бросают грешников в тюрьму, забирая себе их имущество. Цирцея здесь правит или Калипсо? Впрочем, неважно.
Капитан Латуш терзался раскаянием и страшно спешил сняться с якоря. Перед отплытием из Франции ему вручили пакет, который он должен был вскрыть только на Азорских островах, и что же? В пакете оказался приказ как можно быстрее идти в Америку, избегая сражений и ненужных погонь, чтобы доставить графу де Рошамбо, помимо двух с половиной миллионов ливров армейского жалованья, план новой военной кампании! Бросив судно со своею милой, так задержавшее его в пути, Латуш на всех парусах устремился вперёд. Вечером на обоих фрегатах рано гасили огни: где-то здесь рыщет английская эскадра, чтобы перехватить французское золото.
Через несколько дней плавания Сегюр подхватил лихорадку. Он качался в своём гамаке, стуча зубами от озноба; слуга то укутывал его одеялами, то клал влажные повязки на пылающий лоб. Прошло недели две, прежде чем он смог вставать и выходить на палубу без посторонней помощи. Передвигаться по кораблю "сухопутной крысе" теперь было не так-то легко: наступил сентябрь — месяц штормов. Как-то ночью, недалеко от Бермудских островов, рулевой услышал жалобные крики — это матрос, упавший за борт "Орла", из последних сил боролся с волнами. "Слава" легла в дрейф и зажгла кормовые огни; на воду спустили шлюпку, беднягу спасли, но тут дежурный офицер разглядел во мраке очертания корабля, надвигавшегося на французов. Забили тревогу; гамаки опустели, открылись пушечные порты, все были на своих местах, готовые к бою. Неизвестный корабль шёл на траверзе; с "Орла" что-то кричали, но шум волн мешал что-либо расслышать; наконец, грохнул выстрел, и в воздухе просвистело пушечное ядро — "Славу" вызывали на бой.
С "Орла" донеслось пять пушечных выстрелов — сигнал сбора. Валлонг был в растерянности: он должен выполнить приказ командира, но это значит — подставить свою корму под батарею неизвестного врага! А, всё равно — неизвестно, что хуже. Он выполнит приказ Латуша, в Версале не смогут потом утверждать, будто он не захотел подчиниться юнцу из зависти! Залп; "Слава" содрогнулась всем корпусом, треск дерева слился с криками раненых людей. Валлонг застыл, словно парализованный. Что он наделал! Его корабль сейчас пойдёт ко дну, его карьера тоже… Резкие, отрывистые команды заставили его встряхнуться: лейтенант Гандо разворачивал фрегат бортом к врагу. Огонь! Ответный залп оказался удачным, вызвав пожар.
— Спаситель мой! — Валлонг бросился к своему помощнику и заключил его в объятия. — Клянусь, я не отдам ни одной команды, не посоветовавшись с вами!
Теперь оба корабля шли борт о борт на расстоянии пистолетного выстрела. Неприятельские матросы тушили огонь, но в его свете стало видно, что "Слава" — Давид рядом с Голиафом. Её противником оказался "Гектор", захваченный англичанами у де Грасса; тридцатишестифунтовые ядра способны пробить оба её борта насквозь.
Ну что ж, раз гибель неизбежна, поразим врага хотя бы бесстрашием. Валлонг приложил к губам рупор и прокричал:
— Strike your colours!
[23]
Капитан "Гектора" ответил коротким смешком: "Yes, yes".
Шум волн слился с грохотом пушек и свистом пуль; с треском падали реи, обрывая снасти; кричали раненые. Вспышки выстрелов разрывали темноту, которая затем казалась ещё гуще. В одной из вспышек Сегюр увидел Вал-лонга, шедшего мимо, вторая вспышка — и от капитана осталась половина! Его разорвало ядром?! Сегюр и Ламет бросились к Валлонгу, но оказалось, что он всего лишь провалился в люк, который кто-то позабыл закрыть.
С "Гектора", должно быть, заметили, что офицеры сбились в кучку, и выстрелили цепными ядрами, которые снесли часть юта, где те только что стояли.
— Ты спрашивал, что такое "Опасные связи", — хладнокровно сказал граф де Ломени барону де Монтескьё. — Так вот, смотри: это они и есть.
Канонада продолжалась уже с четверть часа; в пробоины "Славы" хлестала вода. Лейтенант Гандо развернул Валлонга за плечо (сейчас не до церемоний): "Орёл" шёл им на помощь, хотя и очень медленно из-за стихшего ветра. Израненная "Слава" отползла в сторонку, чтобы уступить место флагману; матросы принялись откачивать воду.
"Орёл" подошёл так близко к неприятелю, что канониры с обоих фрегатов дрались друг с другом прибойниками. Корабли сцепились реями, и в этот момент барон де Вьоме-ниль завопил: "На абордаж!" Крик подхватили офицеры, собравшиеся за его спиной. Капитан "Гектора" рубил канаты, привязавшие его к "Орлу". Он был ранен.
Враги разошлись, но канонир с "Орла" метким выстрелом разбил руль "Гектора". В это время "Слава" вернулась в бой. Совершив поворот, она зашла по траверзу "Гектору" в тыл и дала залп с правого борта, прошив его с кормы до самого носа.
Капитан "Гектора" запросил переговоров. У него на борту много больных, а ещё — французских пленных. Валлонг уже поднёс ко рту рупор, собираясь прокричать "Strike your coulours!", но Гандо указал ему рукой на горизонт. Сиреневый рассвет цвёл лепестками парусов; должно быть, это и была та самая английская эскадра, от которой им до сих пор удавалось уклоняться.
Предоставив "Гектора" его судьбе, "Орёл" и "Слава" побрели прочь на оставшихся парусах. Потери убитыми составили не меньше сорока человек. Трупы выбрасывали в море, привязав к ногам что-нибудь тяжёлое; корабельные хирурги выбивались из сил; с палубы смывали кровь; воздух оглашали крики боли во время операций. Уцелевшие моряки чинили такелаж, латали паруса и сменяли друг друга возле насосов, пока, наконец, дней через пять Сегюр не разглядел в подзорную трубу верхушки деревьев. Это был мыс Джеймс в заливе Делавэр. Бухта лежала к северо-западу, но именно оттуда дул ветер. "Слава" продвигалась вперёд, как черепаха, но когда до цели уже было рукой подать, из залива вышел английский корвет и устремился к ней. Увы, он слишком поздно заметил опознавательные сигналы и понял свою ошибку; пытаясь сбежать, корвет угодил под огонь с борта "Орла" и сдался; английская эскадра, удерживаемая противным ветром, не могла подать ему помощи.
Море так волновалось, что прошло добрых два часа, прежде чем французы смогли приблизиться к своей добыче. Теперь нужно было укрыться в бухте, но Латуш побоялся сунуться туда без лоцмана: ему говорили, что в устье Делавэра полно коварных мелей. За лоцманом на берег отправили шлюпку с матросами под командованием храброго Гандо и стали ждать. Давно спустилась ночь, а шлюпка всё не возвращалась. "Конечно! — мысленно воскликнул Латуш, обругав себя дураком, — как они смогут вернуться, если кругом темно, а на корабле не горят сигнальные огни?" Он велел зажечь фонари и пускать ракеты.
