— Исчез?
Женщина опустила глаза, словно прислушиваясь к себе, и сказала, наивно и очень трогательно:
— С тех пор он во мне, и всегда со мной. Где раньше ничего не было, теперь тепло-тепло… И покой…
Изображение исчезло, и тренькнул сигнал тревоги. На экран выпала мелкомасштабная карта с горящим красным кружком.
— Твою мать, это же за Владимиром! — обалдел Пакс, хватаясь за штурвал.
— Патруль, вызываю патруль, — ворвался в кабину нервный голос.
Пакс рванул челн вбок, и потемнело в глазах. И Лекс и Дэйзи тоже тренировались держать перегрузку до пяти «же», но каждый раз ощущали себя сметаной в маслобойке.
— Челн-три. Вызов принят, — подтвердил мастер Зонц. — Сообщите подробности.
Рваные края облаков заплясали перед лобовым стеклом.
— Наш реанимобиль стоит на мосту, вам нужно на юг, по течению реки метров на сто, мы туда съехать не можем…
— Расчетное время — три минуты… — это Пакс.
Челн с хлопком перешел на сверхзвук.
— Автобус, рейсовый, почти тридцать человек. Пробил ограждение, упал в реку. Проплыл сколько-то, теперь встал на дно, вода до крыши. Пассажиров вытаскиваем, но все с термошоком, почти у всех остановилось сердце. Пятеро еще держатся. Ждем вас.
— Подлетаем. Отбой. — Мастер Зонц тут же вызвал другой канал. — Слышал? — Гипы в присутствии людей, и особенно в совместных вахтах, старались говорить по-русски. — Нам всех не забрать.
— Четвертый. Иду к вам, — Лекс узнал сухой и бесстрастный голос мастера Куриэра, одного из двух «богомолов» в московском Центре.
Огненным пятном засверкал под челном Владимир. Пакс уверенно шел по карте, заходя на цель с учетом данной реаниматорами поправки. Снова навалилась перегрузка, ранец резко потяжелел и потянул вперед. Мелькнул мост с разноцветными мигалками реанимобилей и гаишного жигуленка, и почти сразу челн завис над затонувшим автобусом. Крыша «Икаруса» смотрелась диковинным красным плотом на темной ленте воды.
К счастью, все пассажиры уже были на берегу. Лежали рядами, прямо в мешанине снега и грязи, а среди них сновали измотанные спасатели. Пакс заложил короткий последний вираж, и челн встал, чуть накренясь, максимально близко к потерпевшим.
Дверцы распахнулись одновременно. Мастеру Зонцу не приходилось давать указаний — постоянная практика научила экипаж действовать максимально быстро. Потому что пять минут — это черта, отделяющая живого человека от навсегда мертвого. Потому что после остановки сердца мозг еще пять минут держится, а потом начинает умирать, клетка за клеткой.
Анализатор — пучок тончайших игл. Нужно попасть в шею так, чтобы захватить и артерию, и одну из желез, и хрящевую структуру трахеи. Через семь секунд, после подтверждающего бипа, светящимся маркером мазнуть пациента по лицу. Один из баллонов хаджата — их позволено брать в руки только гипам, — сразу настраивается на биохимию пострадавшего и начинает светиться тем же цветом, что и полоса на его лице. Хаджат работает и без диагностики, но медленнее и ненадежнее.
Зонц и Пакс подтащили ящик с баллонами прямо к пострадавшим. Лапы-ласты гипа едва удерживали тяжелую коробку. Хаджат полагалось брать из челна поштучно, но здесь было слишком много работы. Лекс и Дэйзи перебегали от одного тела к другому, и синеющие в темноте лица с закрытыми глазами расцветали флюоресцентом.
Мастер Зонц проворно выхватывал из коробки начинавший светиться баллон, срывал блокировку с узкого носика, просовывал в рот очередного пассажира, и голубое сияние хаджата вспыхивало там, внутри. Не газ, не жидкость, не плазма — хаджат, — проникал сквозь слизистую, сквозь ткани, струился по венам, рассасывался по лимфотокам. Перехватывал связь спинного мозга с головным, заполнял их, и через несколько секунд брал под контроль каждую молекулу остановленного устройства, называемого человеком. Если успеть все сделать правильно, то дальше можно не волноваться — хаджат не позволит тканям разрушиться сколь угодно долго.
Подход к вопросу лечения оказался столь механистичен, что слова «врач» и «лечить» так и не приросли к гипской медицине. Что, впрочем, никак не повлияло на ее эффективность.
Команда Куриэра, сверкнув посадочными огнями, приземлилась борт в борт с челном Зонца. Работа пошла вдвое быстрее. Пакс взялся помочь пилоту второго челна отволочь ящик с хаджатом богомолу, но поскользнулся, и серебристые баллоны выскочили из фиксирующих гнезд, полетели, покатились в разные стороны…
— Не влезем, — сказал мастер Зонц.
Пострадавших оказалось тридцать пять. Когда их сосчитали точно, челн Куриэра уже ушел в сторону Центра починки с шеснадцатью телами на борту. Еще девятнадцать лежало у кромки черной воды. Тучи разволокло, и колючие зимние звезды дали немного света.
— А если на наши кресла? — предложил Лекс.
— А мы? — спросила Дэйзи.
— Пока летели, я посмотрел по карте, рядом станция. Доедем до Владимира, а там нам навстречу кого-нибудь снарядят.
Дэйзи посмотрела на гипа.
— Что скажете, мастер Зонц?
— Вам не рекомендовано путешествовать без сопровождения, — напомнил Пакс. — Тут не Москва, мало ли…
— А есть другие варианты? — спросил гип, и Лексу подумалось, что мастер Зонц мог бы быть хорошим человеком. — Тогда давайте грузиться.
Так и не дождавшись от реаниматоров предложения подвезти, они втроем по мокрой обочине шоссе добрели до поселка. Дэйзи выглядела несколько странно, то ли уставшей, то ли напуганной, и порывалась что-то рассказать. Но поглядывала на ковыляющего гипа, с трудом переваливающегося с одной слоноподобной ноги на другую, и замыкалась в себе. Лекс взял у нее сумку — они всегда возили в челне лишнюю смену одежды, легкий перекус и подобные мелочи. На прямой вопрос, что случилось, Дэйзи лишь буркнула «Потом!» и снова уставилась себе под ноги.
Набрели на темную платформу с единственным тлеющим огоньком кассы и закопченным расписанием рядом на стене. Из мерзлого тумана, блистая циклопьим глазом, на них надвинулась электричка. Замелькали светящиеся внутренности поезда — редкие пассажиры, деревянные и ободранного дерматина лавки, цветные лоскутки реклам под потолком и между окнами.
Лекс украдкой посмотрел на мастера Зонца. Но что поймешь по лицу гипа? Для него это романтическое путешествие. Дитя звезд, блин.
В электричке было почти пусто. В дальнем конце вагона целовалась парочка, в середине пожилая женщина с неестественно прямой осанкой пристально смотрела в окно. Там медленно уползали в ночь редкие фонари, обмотанные гирляндами ларьки и цепочки уютных окошек частного сектора.
Гип выбрал место спиной к пассажирам, тяжело сел, и широко расставил бесформенные ноги. Ссутулился, скособочился, размяк. Дэйзи заняла место напротив, Лекс опустился рядом. Никому вокруг не было до них дела. Поезд вышел из поселка, и полотно сразу обступили деревья.
