Но тут я заметил, что коляска, теперь уже неторопливо ехавшая впереди меня, остановилась и никуда больше не двигалась. Я тем не менее продолжил свой путь. Но, поравнявшись с экипажем, не удержался и покосился влево. На меня глядели те самые голубые глаза, которые я видел в дипломатической ложе, но уже не беспомощные, а смеющиеся.
– Так это вы и есть таинственный Нестор-ага, про которого столько разговоров? – спросила незнакомка по-английски.
– А вы и есть та самая мисс Болдуин, о которой никто никогда не упоминает? – огрызнулся я, вспомнив, что говорил мне мирпендж.
Вероятно, меня тут сочтут грубияном. Но что, по-вашему, я должен был отвечать? Проблеять что-то вроде: «да, именно так, я и есть тот самый пресловутый Нестор-ага»? Интересно, почему это женщины полагают, что могут завоевать сердце любого мужчины, стоит только улыбнуться ему. Да, улыбка действует, но действует любая улыбка, а не только женская. И если мужчина отвечает на женскую улыбку, то вовсе не потому, что рассчитывает тут же этой самой улыбчивой женщиной овладеть. Мы, мужчины, вовсе не так примитивно устроены, мы в силах сопротивляться женскому кокетству. Во всяком случае, некоторые из нас. По крайней мере ваш покорный слуга.
– Вы можете звать меня просто Элен – сказала она. – Все-таки вы как-никак спасли мне жизнь, а это чего-то да стоит.
Ну, спасибо и на этом.
– Вы хотели сказать – Хелен? – уточнил я нехотя.
– Нет, именно Элен, – отвечала она.
– Насколько я знаю, Элен – французское имя.
– Моя мать была француженкой и дала мне французское имя. А вам нравится бель Франс? Вы были в Париже?
Я сухо отвечал, что в Париже был, и не один раз, и город этот не хуже любого другого.
– Почему вы такой бука? – спросила она. – Я вас раздражаю?
Так же хмуро я отвечал, что на свете нет человека, который бы мог меня раздражать без моего на то согласия. Она засмеялась и сказала, что все-таки я – человек запальчивый. На это я заметил ей, что во мне нет никакой запальчивости, я просто констатирую факт.
– А где ваш экипаж? – спросила она.
Я отвечал, что у меня нет экипажа, я приехал на ипподром в карете шаха. Тогда она пригласила меня сесть в свою коляску, потому что так ей будет удобнее разговаривать. Я сказал, что разговоры не входят в мои планы, однако в коляску все-таки вскочил – из чистой вежливости, разумеется.
– Вы – суровый русский варвар, вам надо ходить в шкуре, – заметила она, смеясь.
На это я отвечал, что пара месяцев проживания в Персии – и шкура вырастет прямо на мне, так что я буду вполне отвечать ее представлениям о русских.
– Вы считаете Персию настолько дикой? – спросила она.
Я сказал, что, конечно, глупо считать дикой страну, где за малейшую провинность вам, как свинье, могут отрезать уши. Она отвечала, что не все так страшно, и что всюду свои порядки. Слово за слово – мы настолько увлеклись разговором, что я не заметил, как мы въехали в европейский квартал и встали у симпатичного домика колониальной архитектуры.
– Вот мы и приехали – сказала она, – зайдете выпить чаю?
Я заколебался, это показалось мне не совсем удобным. Малознакомый мужчина заходит к девушке…
– Что подумают окружающие персы?! – перебила меня она и снова засмеялась.
Куда только делись ее беспомощные глаза, теперь она все время заливалась смехом. Впрочем, смех этот почему-то совсем меня не раздражал. Поколебавшись совсем чуть-чуть, я согласился зайти ненадолго.
– Конечно, – кивнула она, – совсем недолго. Ведь шахиншах не сможет долго обходиться без своего фаворита.
Я сделал вид, что не слышал сказанного, и мы пошли в дом. За глухой стеной, выходившей на улицу, прятался прелестный внутренний дворик, сам дом был обставлен уютно и в то же время очень изящно. Из привычной персидской экзотики имелись только шелковые ковры на стенах, все остальное было очень по-европейски.
– Чувствуется женская рука – сказала она с вызовом. – Так, кажется, это называете вы, мужчины.
– Да, мы называем это так – и тем не менее женская рука чувствуется, – парировал я. – Вы живете одна?
– О нет, это же мусульманская страна, одной здесь было бы неудобно. Я живу с братом.
– А кто ваш брат?
– Вы знаете, как меня зовут, но не знаете, кто мой брат?
Я немного смутился и признался, что про нее мне сказал один мирпендж, и единственное, что я знаю, так это то, что ее брат – английский офицер.
– Ну, это некоторое преувеличение – сказала она, – мой брат всего-навсего торговец. Хотя в прошлом он действительно служил в армии Ее величества и даже дослужился до чина капитана.
Выяснилось, что брат ее торгует специями, привозя их из Индии и получая на этом очень неплохой барыш.
– Но давайте не будем об этом говорить, – воскликнула она, – я так не люблю эти скучные коммерческие беседы. Расскажите лучше о себе. Кто вы, что вы, как здесь оказались?
Тут меня настигло какое-то неприятное чувство. Разумеется, я не мог говорить о себе всю правду, но и врать этой девушке мне почему-то не хотелось. Я, впрочем, имел в запасе готовую историю и довольно складно ее рассказал. Здесь присутствовала дуэль, изгнание, скитания по разным странам и, наконец, тихая пристань, которую я обрел в Персии.
– Но чего же вы хотите, в конце концов? – спросила она. – Почему-то мне кажется, что карьера военного вас не очень интересует. В вас есть что-то неуловимо штатское.
Я хотел было обидеться, но потом подумал, что она права. Карьера военного меня не интересовала совершенно. И как бы я ни изображал из себя офицера – а это нетрудно, нужна лишь хорошая выправка и некоторая прямолинейность, – так вот, сколько бы я ни изображал из себя офицера, я был человеком до глубины души штатским.
– Чего я хочу? – сказал я задумчиво. – Да, пожалуй, уже ничего. Не хочу даже стать генералом, если вы это имеете в виду – и тут вы правы. Я почти вошел уже в пушкинские лета и следом за ним могу повторить: «Мой идеал теперь хозяйка, да щей горшок…»
Тут я сбился, вспомнив, что продолжение звучит не совсем прилично.
– Ах, какой вы забавный старичок – сказала она, улыбаясь. – И хозяйку искать вы приехали, разумеется, в Персию. Это самое подходящее место для человека вашего настроения. Впрочем, тут можно найти сразу несколько хозяек, и притом без всяких обязательств.
– Что вы имеете в виду?
– А вы разве не знаете про институт временных жен? Пакость, конечно, но идеальная формула для оправдания мужского сластолюбия.
– Уж не эмансипэ ли вы? – мне показалась забавной ее горячность.
– Всякая нормальная современная женщина – эмансипэ.
Я посмотрел на нее с любопытством: об освободительном движении женщин я кое-что слышал. Но чего же, в конце концов, они хотят? Отнять у мужчин их привилегии? Элен в ответ заметила, что отнять у мужчин их привилегии хотят только набитые дуры. Настоящие же эмансипэ лишь хотят получить свои законные права, те права, которые уравняют их с мужчинами.
