– Мое хозяйство, – проговорил Рик у меня за спиной. – Сейчас тут только рабочие, но раньше отбоя не было от посетителей. В такую хорошую погоду – минимум двадцать семей одновременно. Посмотреть, покормить, поиграть с котятами…
– Раньше? А сейчас?
Он развел руками:
– А сейчас запретили…
Мы вернулись в гостиную, к полосатому «котенку». Хозяин сварил кофе и начал рассказывать – в основном, для меня, потому что Мики уже знал большую часть этой истории.
У Рика Макдейвида был брат-близнец Уэйн. Говорят, близнецы чувствуют друг друга на расстоянии, будто связаны невидимой нитью. Но это не значит, что им нравятся или не нравятся одни и те же вещи. Рика с малолетства влекли автомобили, моторы, двигатели, и он заведомо предпочитал машинное масло на руках сливочному маслу на бутерброде. Зато Уэйн, будучи абсолютно равнодушным к колесам и капотам, просто помирал по живым существам.
– Он разговаривал с муравьями, и муравьи понимали, – сказал Рик, потом подумал и смущенно добавил: – Ладно, с муравьями можете мне не верить, но насчет животных побольше – это точно. Они прямо-таки бежали к нему со всех ног, и я говорю не только о собаках, кошках и обычной домашней скотине типа коров и лошадей. Дикие тоже: койоты, крысы, еноты, мангусты, ежи – кто угодно… Но Уэйну все было мало: он мечтал об Африке. Говорил, что накопит денег и поедет туда – в джунгли, в саванну – гулять с жирафами, гладить львов и бегать с антилопами. Я, понятно, смеялся: откуда взять столько денег?
Но, как выяснилось, у брата была конкретная программа. Когда Уэйну исполнилось шестнадцать, он собрал нескольких животных и стал давать цирковые представления. Никакой особенной экзотики: две собаки, три кота, енот, коза и попугай. Но, по словам Рика, эти артисты выделывали совершенно невероятные фокусы: танцевали в обнимку, играли на банджо, барабанили и подпевали в такт, выстраивали всевозможные пирамиды, считали, отгадывали загадки и исполняли акробатические трюки. Сперва Уэйн работал на детских праздниках, но потом его стали приглашать в серьезные клубы. А уж когда большое казино в Лас-Вегасе предложило цирку контракт на сезон, Рик окончательно поверил, что брат довольно быстро наберет деньги и на джунгли, и на саванну. Вот тут-то, когда уже казалось, что мечты об Африке вот-вот станут явью, откуда ни возьмись нарисовались странные типы с плакатами.
– В то время я понятия не имел, что такие люди вообще существуют, – Рик мрачно покачал головой. – Какие-то пожилые тетки в кудряшках, длинноволосые парни в круглых очочках под Джона Леннона, стриженные под мальчиков девицы. Но дело, конечно, не в прическах: у всех у них был одинаково безумный взгляд, как у зомби. Они даже не пытались поговорить с Уэйном, а сразу начали войну против цирка. К примеру, идет представление, и вдруг среди публики вскакивает один такой зомби и начинает орать: «Убийца! Мучитель животных! Отпусти их на волю!..» Допустим, его выводят, но через три минуты поднимается другая сумасшедшая идиотка – и так до конца. При этом на улице уже стоят две дюжины их товарищей с мегафонами, скандируют, вопят, трубят в дудки. А когда Уэйн выходит с животными, выясняется, что у его фургона изрезаны все четыре покрышки…
– Но почему? За что?
Рик усмехнулся:
– А ни за что. Вообще ни за что. Они почему-то верили и уверяли других, что Уэйн мучает своих артистов. Что он дрессирует их силой, чуть ли не пытает. Что он морит их голодом. Что он бьет их плетью. Что они живут в постоянном страхе… – Макдейвид удивленно посмотрел вверх, словно недоумевая, как подобные обвинения могут прозвучать вслух, и небо при этом не обрушится. – Ах, Бетти, большей чуши еще мир не слыхивал! Уэйн в жизни не поднимал не то что руки – голоса! Не поднимал вообще ни на кого, а уж животных он просто боготворил! Он любил их, а они любили его, и я ничуть не преувеличиваю. Видели бы вы, как им нравилось выступать перед публикой! Говорю вам, перед выходом на сцену эти кошки, собаки и енот волновались, совсем как люди! А когда случался перерыв в неделю-другую, они ходили такими грустными, что приходилось их утешать! Прямо до смешного… Уэйн говорил, что животные намного лучше людей чувствуют настроение зрителей, энергию зала. Чувствуют, что они нравятся, что их любят, и это заводит их даже больше, чем двуногих актеров в театре. Но зомби не желали слушать ни объяснений, ни доказательств…
Демонстранты следовали за Уэйном повсюду, давили на администрацию клубов и казино, угрожали семьям, которые приглашали его на детские дни рождения. В конце концов, цирк лишился почти всех подписанных контрактов и вынужден был прекратить представления. Оставшиеся не у дел звери-артисты расстроились, похоже, больше самого Уэйна. Они уже привыкли выступать перед публикой и не понимали, что произошло, почему их наказывают, чем они провинились. Месяц-другой Уэйн пытался отвлечь их, разучивая новые трюки, но разве настоящий артист может удовлетвориться одними репетициями? Звери по-настоящему нуждались в публике, в восторженном одобрении зрителей, в аплодисментах…
Они вопросительно заглядывали Уэйну в глаза, недоумевали, пробовали обижаться. Как-то утром, выйдя на крыльцо, Уэйн увидел, что собаки и кошки исполняют во дворе заученные фокусы. Очевидно, звери решили доказать хозяину, что их прежние умения никуда не делись, что его отказ выпускать их на сцену необоснован и несправедлив. И Уэйн не выдержал этого нескончаемого протеста. Увидев, что он грузит в фургон стойки, пирамидки и прочие цирковые приспособления, животные пришли в такой бешеный восторг, что их удалось урезонить лишь с очень большим трудом. Уэйн поехал в соседнюю Оклахому, где в приграничном городке как раз проходила осенняя ярмарка. Он ни с кем не договаривался заранее, не думал о зрителях, и его вовсе не интересовал заработок. Доставить удовольствие своим артистам – вот единственное, чего ему хотелось.
На ярмарке он нашел свободный пятачок и развернул представление: без сцены, без кулис и без кресел – как в самые первые дни. Быстро собрались зрители – семьи с детьми, молодые пары, пожилые усачи и аккуратные южные старушки. Люди образовали широкий круг, смотрели, смеялись, аплодировали и подбадривали артистов. Когда Уэйн стал собираться, к нему подошел местный мэр, выразил всемерное почтение и попросил остаться еще на день. Зачем, дескать, отправляться в дальний путь на ночь глядя, если можно спокойно переночевать здесь и уехать завтра в полдень, дав утром еще одно представление. Тем более что, помимо места для ночевки, город готов предоставить четвероногим артистам обильные остатки ярмарочного барбекю, а хозяину цирка – ужин и почет.
Уэйн подумал и согласился. Он разместил животных в указанном мэром сарайчике на краю площади, накормил, уложил на подстилки и, как обычно, побеседовал с каждым на сон грядущий. Собаки, кошки и енот лучились от счастья. Коза вела себя более сдержанно: ее главный номер – хождение по проволоке – пришлось отменить по техническим причинам. Попугай, полузакрыв глаза, умиротворенно повторял: «Кайф… кайф… кайф…» Пообещав друзьям повторение кайфа назавтра, Уэйн запер сарайчик и отправился в ближайшую пивнушку, где его уже ждали местные поклонники циркового искусства. Он успел слопать целую миску копченых ребрышек, обильно запивая их пивом, когда вбежал кто-то с известием о пожаре. Горел сарайчик с животными. Уэйн бросился спасать их; его держали втроем, но он вырвался.
