Выражение лица епископа потемнело, и он покачал головой.
— Я знаю, что многого прошу от верных сынов Матери-Церкви, Алвин. И мне очень жаль делать это, не будучи до конца честным с ними заранее. Тем не менее, в свою защиту скажу, что я просил от тебя столько же или даже больше. И от себя, конечно, у нас обоих есть обеты послушания и верности Богу и Матери-Церкви, и от любого священника требуется больше, чем от душ, находящихся на его попечении, но я никогда не ожидал, когда давал эти обеты, что эти обязанности потребуют от меня приложить руку к чему-то подобному. Знаю, что Шарлиэн сделала себя врагом Бога. Знаю, кому она на самом деле служит. И я искренне верю, что то, что мы намерены сделать, — это самый эффективный удар, который мы могли бы нанести по нечестивому альянсу, собирающемуся напасть на Мать-Церковь. Все это правда. И все же, когда я каждую ночь обращаюсь к Богу и архангелам в своих вечерних молитвах, я ловлю себя на том, что прошу у них прощения.
— Просите, сэр? — тихо спросил Шумей. Хэлком приподнял бровь, и младший священник пожал плечами. — Я нахожусь в такой же ситуации, — объяснил он.
— Конечно, находишься, — печально сказал Хэлком. — Ты священник. Священникам поручено заботиться о своей пастве, а не планировать акты насилия и восстания против светской власти. Это то, как мы думаем, а также то, кто мы есть. И именно поэтому мы оба ловим себя на том, что просим прощения за то, что сделали то самое, к чему, как мы знаем, сейчас призывает нас Лэнгхорн. Иногда я думаю, что самое мрачное в Шан-вей — это ее способность создавать ситуации, в которых добрые и благочестивые люди оказываются вынужденными выбирать между злом и служением Богу. Является ли большим злом для нас, как для отдельных людей, действовать так, как мы есть, или для нас было бы большим злом отказаться действовать и позволить этому чудовищному вызову Божьему плану для всего человечества остаться безнаказанным?
В скромно обставленной маленькой комнате на несколько секунд воцарилась тишина, а затем Хэлком встряхнулся.
— Знаю, как ты уже ответил на этот вопрос, Алвин. Если мы продолжаем сомневаться, продолжаем подвергать сомнению некоторые действия, к которым мы призваны, это совершенно по-человечески с вашей стороны. На самом деле, думаю, что меня больше бы беспокоило, если бы у нас не было никаких сомнений. Даже когда необходимо пролить кровь, это никогда не должно быть легким, никогда не должно быть тривиальным решением, принимаемым без вопросов, не будучи настолько уверенным, насколько это возможно, в том, что это необходимо. Это должно быть справедливо для любого человека, и особенно для любого священника. Но я верю, что ты так же хорошо, как и я, знаешь, что в данном случае это необходимо, и что мы должны сделать все возможное, чтобы добиться успеха в выполнении Божьей работы.
Он пристально посмотрел в глаза Шумею, и молодой человек кивнул.
— Конечно, вы правы, сэр. — Он постучал по листу с заметками, лежащему перед ним. — Если вы дадите мне несколько минут, я подготовлю черновики писем для вашего одобрения, прежде чем мы их зашифруем.
МАЙ, Год Божий 893
.I
Перевал Тэлбор, горы Дарк-Хиллз, Лига Корисанды
Сэр Корин Гарвей, пригибаясь, осторожно пробирался к переднему редуту.
Продвигаться так далеко вперед при дневном свете было рискованно, хотя это не было тем соображением, которое занимало бы его мысли всего два месяца назад. Теперь, однако, он и люди его армии на собственном горьком опыте убедились, что выставление себя на расстоянии тысячи ярдов от чарисийского стрелка, скорее всего, приведет к летальному исходу. Даже сейчас он мог слышать время от времени отдаленный, отчетливо похожий на щелчок хлыста треск их проклятых дальнобойных винтовок, и он задавался вопросом, действительно ли у того, кто стрелял, была цель.
Возможно. Но не обязательно.
Он поморщился.
Им удалось вселить в нас страх перед своими стрелками на Харил-Кроссинг; просто напомнить нам, сделав случайный выстрел, даже наугад, — это один из способов убедиться, что мы не забыли.
Не то, чтобы кто-то, кто пережил Харил-Кроссинг, когда-либо мог забыть. Конечно, — кисло подумал он, — не так уж много тех, кто выжил и все еще был в его армии. Большинство из тех, кто действительно столкнулся с винтовочным огнем чарисийских морских пехотинцев — и выжил — были пленными.
Несмотря на это, верность его людей оставалась непоколебимой. И так же, к его собственному немалому удивлению, росла их уверенность в своем лидерстве. В нем.
Я многим обязан Чарлзу, — мрачно подумал он. — Возможно, мы облажались, но без Чарлза и его артиллеристов мы бы никого не вытащили. Мужчины знают это, так же как они знают, что он — и я — никогда даже не думали о том, чтобы самим отступить, пока мы не вытащили всех, кого могли.
Гарвей только пожалел, что Дойл оставил свои позиции так поздно. Горстка артиллеристов, которым удалось избежать смерти или плена, рассказали ему, как Чарлз постоянно переходил от орудийной ямы к орудийной яме, безрассудно подставляя себя под смертоносный огонь чарисийских винтовок, собирая своих людей. Он был везде, подбадривал, угрожал, сам наводил орудие, даже собственноручно шуровал банником на одном из последних все еще действовавших орудий, в то время как две трети его расчета лежали мертвыми или ранеными вокруг него. Без его примера люди в этой батарее сломались бы и побежали гораздо раньше… и доверие, которое войска Гарвея все еще были готовы оказывать своим командирам, вероятно, было бы гораздо более ненадежным.
Гарвей знал это, но с каждым днем он все больше скучал по Дойлу.
Он рассчитывал на острый ум и воображение коллеги даже больше, чем предполагал до того, как потерял их, и теперь с болью осознавал их отсутствие. Кроме того, Чарлз был его другом.
По крайней мере, ты знаешь, что он все еще жив, Корин, — сказал он себе. — И, судя по письму Кэйлеба, он, вероятно, таким и останется. Это уже кое-что. На самом деле, это довольно много. И у тебя тоже все еще есть Эйлик. На это тоже нечего чихать, учитывая, что с ним чуть не случилось!
Уиндшер осознал надвигающуюся катастрофу и попытался что-то предпринять, направив свою кавалерию в тыл чарисийцев, в промежуток, который они любезно оставили между своими собственными формированиями и лесом, через который они продвигались. К сожалению, чарисийцы специально выделили целый батальон своих адских стрелков, чтобы помешать ему сделать именно это. Они спрятали его в зарослях второсортных деревьев, которые простирались между окружающими Харил-Кроссинг сельхозугодьями, с достаточным количеством деревьев и подлеска, чтобы сделать их позицию эффективной защитой от кавалерии, и их смертоносный ружейный огонь более чем уничтожил передовые эскадроны Уиндшера, когда они попытались проскакать мимо них на помощь пехоте. К счастью, лошади были более опасной мишенью, чем люди, и человеческие потери Уиндшера оказались не такими серьезными, как поначалу опасался граф. Тем не менее, они были достаточно плохими, и потеря стольких лошадей была решающей. У самого Уиндшера лошадь была выбита из-под него, и он вывихнул плечо, когда его лошадь упала. Но один из его штабных офицеров помог ему снова сесть на коня и благополучно выбраться из котла, и, к огромному облегчению Гарвея (и немалому удивлению), граф отменил свое наступление, вместо того, чтобы понести еще большие потери, пытаясь прорваться.
