Пальцы Никиты ухватились за пояс её шортов, расстегнули пуговицу, молнию. Ладонь нырнула под ткань, добралась до самого низа живота. Лиза вздрогнула от очередного особенно чувствительного прикосновения – выдох получился судорожным и громким – подалась навстречу ему, рассчитывая, что пальцы сдвинутся дальше и, может быть, даже проникнут внутрь. Но те, наоборот, скользнули вверх по животу, и она опять громко выдохнула, на этот раз не сдержав разочарования, и успела поймать в отражении короткую дразнящую и в то же время блаженно-полупьяную улыбку.
Никита прижался плотнее, словно пытался ей показать, насколько сам переполнен желанием и возбуждён, а потом опять ухватился за пояс шортов, потянул вниз, зацепив заодно и ажурную резинку трусиков.
В этом было что-то невероятно завораживающее и упоительно порочное – подсматривать за собой. Лиза больше не смущалась. Ей нравилось наблюдать, как она реагировала на его ласки, как её тело трепетало и нетерпеливо следовало за его рукой, желая ещё более тесного контакта. Она ещё никогда не испытывала ничего подобного. Безумие полное. А Никита, легко прикасаясь губами к краешку её уха, спросил хрипловатым, прерывающимся от сбившегося дыхания голосом:
– Хочешь и дальше видеть?
А она даже сказать ничего не смогла, просто промычала в ответ что-то неразборчивое, но он правильно понял, развернул её лицом к себе.
Первый раз – прямо здесь в прихожей возле зеркала, потому что больше сил не было терпеть, куда-то идти. Но напряжение всё равно не исчезало, и облегчения они не почувствовали, желание не отступало, просто чуть отпустило, тогда они всё-таки сумели добраться до комнаты. И ей очень хотелось, чтобы ему было настолько же упоительно хорошо, как и ей. И по-прежнему ничего не смущало, даже если раньше она никогда такого не делала.
И всё повторилось и, казалось, вообще никогда не закончится. Лиза с трудом выкроила несколько минут, чтобы, промахиваясь мимо нужных букв, опять и опять исправляя ошибки, превращающие слова в бессмысленный набор символов, набрать для мамы «Я у Никиты. Всё нормально. Объясню позже».
Лишь бы родители всё поняли и отреагировали правильно, а не прибежали сюда, не откладывая, чтобы утащить её домой. Она ведь уже большая девочка и даже вспомнила, ответственно отписалась им, чтобы они не волновались.
Она нажала на стрелочку отправки, уставилась на экран, надеясь увидеть, как рядом с одной галочкой, означающей, что сообщение ушло, загорится вторая – «Просмотрено». Ник придвинулся ближе, опять со спины, отодвинул волосы, прикоснулся к шее губами.
Лиза пробормотала, скорее на автомате:
– Подожди.
Шевельнула плечом. Он послушно отстранился – от плеча – но тут же она почувствовала его руку на бедре. Та уверенно скользнула от внешней стороны к внутренней вдоль паховой впадинки, обжигая кожу. Низ живота мгновенно налился томительным пульсирующим жаром, и теперь она уже сама поняла, какое это неуместное требование – ждать. Напрягая мышцы, сжала бёдрами его ладонь, повернула голову, ища губы, застонала от предвкушения, поймав их. Её собственные губы, припухшие, измятые, искусанные, немножко саднило, но эта боль тоже была возбуждающей и сладкой.
Телефон выскользнул из пальцев, съехал с края кровати, упал на пол. Да так и провалялся там до утра в компании блестящих надорванных квадратиков из фольги.
Глава 21
Их разбудил Алик – опять Алик – когда громко сообщил, ввалившись в квартиру:
– Я вернулся.
Они не могли не услышать, потому что дверь комнаты так и осталась приоткрытой. И, видимо, Пожарский опять посчитал это за приглашение – распахнул её ещё шире, нарисовался в проёме, привалился к косяку, уставился прямо на них, поинтересовался невозмутимо:
– Вы как? Учиться-то собираетесь? Или у вас тут непрерывный суточный марафон?
А ведь они действительно могли и сейчас вовсе не спать, если бы в какой-то момент их просто не вырубило от непреодолимой физической и эмоциональной усталости. Даже странно, что одеяло оказалось на них, а не под ними, видимо, во сне кто-то всё-таки сумел его натянуть, а то бы сейчас они предстали перед Аликом во всей своей откровенной красе. Но сомнительно, что его даже подобное смутило бы, помешало бы сунуться в комнату, заставило бы тактично отвернуться, а не глазеть с бесстыдным любопытством, будто бы они, например, сидели за кухонным столом.
Лиза почувствовала, как Никита сильнее притиснул её к себе и, даже не приподнявшись, даже не глянув в сторону приятеля, произнёс с лёгким раздражением и, вроде бы, с вызовом, проявившимся едва заметным тремором в хрипловатом со сна голосе:
– Может, отвалишь?
– Да не проблема, – невинно заверил Алик. – Я ж только напомнил. Что сегодня день будний. А то вдруг вы забыли.
Проём очистился, словно раньше в нём никого и не было. Нет, не получалось так подумать. И Никита тихонько выдохнул вслед, посмотрев на по-прежнему приоткрытую дверь:
– Дебил.
Больше устало, чем негодующе или зло. И Лиза опять почувствовала, как напряглась обнимавшая её рука, прижимая ещё теснее. Никита повернул к ней лицо, заглянул в глаза, поинтересовался с сомнением:
– Встаём?
И она не сразу нашлась, что ответить. Хотя вроде бы предельно просто – уже пора, они больше не одни, и случилось слишком много всего, чтобы наконец-то насытиться близостью, на ближайшее время. Но совсем не хотелось – вставать, отрываться друг от друга. Совсем-совсем не хотелось.
Просто лежать, уткнувшись в плечо, обнимать, впитывать его тепло, делиться своим, воспринимать их двоих не отдельно, а как единое целое, удивляться масштабности этой связи и чувствовать себя из-за неё безмерно счастливой. Ну вот как, как добровольно отказаться от этих ощущений?
Если бы не Алик, они бы наверняка никуда не пошли. Но его появление что-то изменило, в какой-то мере испортило, ослабило и приземлило – немного разрушило ту напряжённо-чувственную волшебную атмосферу, вмешав в неё будничность и реальность, вернув их в действительность, в привычный ритм жизни.
Сказка не длится вечно, потому что тогда перестаёт быть сказкой, пресыщает, теряет желанность и ценность. Да и реальность привлекательна ничуть не меньше, особенно сейчас, когда дополнена особым смыслом, подсвечена яркой и нежной влюблённостью.
Никита поднялся с кровати первым, прошёл к двери и наконец-то закрыл её. А Лиза пока только села и следила за ним, не в силах отвести глаз.
Насколько же он притягательно-красивый, не просто внешне, а гораздо больше, насколько вызывающе открытый в этой своей обнажённости. Поджарый, стройный, чётко-упругий. Страстный и сильный, запредельно волнующий и настолько же запредельно доступный – для неё.
А-а-а! Все мысли опять уже только об одном, лишающем разума, природном, первобытном, неудержимом. И как с ним справиться? Не видеть, не слышать, не чувствовать?
