Он уронил голову на руки. Потом пробубнил:
– К Женеве я пальцем не прикоснулся.
Ей отчаянно хотелось в это верить.
– А Жаклин?
Она заметила, как по его телу прошла волна напряжения, но он не проронил ни слова.
– Детектив Кроу рассказал мне настоящую причину, по которой тебя уволили, Грэм.
Он упорно молчал. Его плечи задрожали. Да, он начал плакать. Он всегда так делал, когда у него заканчивались оправдания.
Ей следовало прикусить язык и уйти. Сбежать от него куда подальше. Но она не могла с собой совладать. Она слишком долго копила в себе эту обжигающую вулканическую ярость. Она сдержалась, узнав правду о своем отце, – обвинила мать, чтобы выплеснуть охватившую ее бессильную злобу. Проглотила обиду, увидев, что Грэм виртил со своей бывшей. Стерпела Вегас. Не позволила ярости извергнуться даже после того, как застукала его с Женевой в детской.
Сколько женщин – она, ее мать, девушка из Вегаса, Женева, Жаклин, даже Перл – становились жертвами мужского произвола. Им лгали, им изменяли, их избивали и даже убивали – потому что так хотелось, потому что «не моглось иначе», потому что у мужчин отказывали тормоза. Таким был ее отец. Таким оказался и муж.
Что с ними было не так?
– Тело, которое они нашли… – Ее голос дрогнул. – Это не Женева. Это Жаклин Карсон.
Он моментально вскинул на нее взгляд, на лице отчетливо читался шок. Она почти поверила, что он удивлен.
– Ч-ч-что? – пробормотал он. – Не может быть.
Она почти ему поверила.
Но тут ее внимание привлек какой-то предмет, лежащий на барной стойке. Это был пистолет из ее сейфа. По рукам пробежали мурашки.
– Кто ты? – спросила она его.
На лице Грэма промелькнула смесь печали и ярости. Она совершенно его не знала.
Когда они летели домой из Вегаса, на ее счете как раз накопилось достаточно баллов, чтобы пересесть в бизнес-класс, – Грэма она оставила томиться в экономе, к тому же на среднем сиденье. Несколько недель она даже смотреть на него не могла – в памяти вновь и вновь вспыхивал образ избитой им молодой женщины. Это поразило ее куда больше похода в стрип-клуб – закрыть глаза на подобные мальчишеские слабости она еще могла. Но насилие… Это меняло ее представления о муже. Он был ей отвратителен. Он ее пугал.
И все же она позволила Грэму и психотерапевту убедить ее, будто у этих отношений есть будущее.
– Брак строится на переговорах, – объяснил ей психолог. – Вы оба должны понять свои границы: определить, с чем вы готовы мириться, что сможете простить, как будете реагировать на те или иные действия партнера.
Все это звучало так разумно. Она нашла в себе силы простить его – ради мальчиков. Если бы не дети, она бы давно от него ушла – много лет назад. По крайней мере, так она себе говорила. Но у нее не было альтернативной личности – не было второй Селены без Оливера и Стивена. Откуда она могла знать, как поступила бы та, другая, воображаемая Селена? Ничем не обремененная, давно истаявшая.
– Кто ты? – снова спросила она незнакомца, который когда-то был ее мужем. – У нас было все. И куда ты это спустил?
– Селена… – В его голосе прозвучала мольба. – Пожалуйста, поверь мне. Я совершал ошибки. Я причинял тебе боль. Та девушка в Вегасе – да, я избил ее. Но это… Все, что происходит сейчас… Клянусь, я не навредил ни одной из этих женщин.
Он говорил очень серьезно. Прямо как их мальчики иногда – вылупился, изображая оскорбленную невинность. Но глаза его забегали. От него несло перегаром – от запаха у Селены скрутило живот.
Он встал, и она попятилась к двери.
– Ты боишься меня?
Боялась ли она?
Когда детектив Кроу спросил, поднимал ли Грэм на нее руку, она была до глубины души возмущена. Конечно же, нет. Это у него на лбу красовалась ссадина в память о ее последней вспышке ярости. И далеко не первой. Она влепила ему пощечину, когда они, после особенно напряженного сеанса терапии, ругались из-за произошедшего в Вегасе. Психолог решил копнуть поглубже, и Грэм рассказал, как его отец не уважал женщин, как оскорблял маму. Он утверждал, будто зол на отца за его отношение к матери, но все равно иногда слышит его голос: «Все женщины – лживые твари. Они дразнят нас, манипулируют нами. Им нельзя доверять». Он-то и нашептал ему избить ту девушку.
После сеанса они ужасно поссорились. Грэм назвал Селену вцепившейся в его яйца сукой – за что получил увесистую оплеуху. Красный след ее ладони горел на его лице даже на следующий день.
Он приблизился к ней. Его лицо потемнело от бешенства. Ее охватил ужас, во рту пересохло. Она попятилась, но ее руки все еще дрожали от ярости.
– И что ты сделаешь, Селена? – Он дразнил, подстрекал ее. Не дождавшись ответа, он продолжил: – Дай-ка угадаю…
Нет, ее он никогда не трогал. Неужели посмеет? Решится?
Селена всем весом навалилась на дверь – та податливо распахнулась за ее спиной. Она попятилась, Грэм продолжал наступать. Они двигались в подобии какого-то напряженного танца.
– Ты собираешься бросить меня. Забрать мальчиков. Разрушить наши жизни.
Его дыхание было тяжелым, глаза блестели.
Она продолжала медленно отступать – уже по коридору. Его опущенные по бокам, дрожащие ладони сжались в кулаки. Он был крупным мужчиной – выше ста восьмидесяти. Ей всегда это нравилось. Рядом с Грэмом она чувствовала себя маленькой. Его сила внушала ей ощущение безопасности. Когда-то.
– Не пройдет и полгода, как ты прибежишь обратно к Уиллу, я же прав?
– Хватит, – попросила она.
Она дошла до столика, на котором оставила телефон, и заметила, что он снова включился. Мобильный разразился уведомлениями о звонках и сообщениях. Каждое нервное окончание в ее теле горело. Хватай телефон. Беги.
– Не смей его трогать, – прорычал Грэм, проследив за ее взглядом. – Нам нужно поговорить. Ты должна кое-что понять.
Она подумала о мальчиках, спящих дома у ее матери, о том, что обязана к ним вернуться, обязана сбежать от их отца.
Но Селена чувствовала кое-что еще – то, что волной вздымалось в душе с тех самых пор, как она увидела запись с Грэмом и Женевой. Она уже ощущала это раньше. Впервые – после вирта Грэма с другой женщиной. После Вегаса старательно подавляемое цунами подросло. После истории с Женевой – вышло на уровень стихийного бедствия. Возможно, первый камень в спокойные воды бросил еще отец – который изменял маме и даже завел вторую семью, других детей. Женщинам было негоже бушевать. Это делало их некрасивыми. Но она уже не могла остановить бурю. Первозданная ярость хлестала через край. Она столько лет давила ее, отторгала, проглатывала. Теперь готовая вырваться наружу стихия неистово сотрясала все ее тело.
– Я же всегда был хорошим мужем, – сказал Грэм. – По большей части. Разве я не заботился о вас? Ты должна верить. Верить мне. Верить в меня. Хоть самую малость, Селена.
