– Вуаля, – промурлыкал он.
Люси обернулась.
Тристан стоял у камина, так и не приведя себя в вид, который можно было назвать вполне благопристойным. Он накинул на себя что-то вроде домашнего халата: красный шелк с экзотическим цветочным орнаментом. Халат спереди был распахнут и обнажал плоский живот с ярко выраженными кубиками мышц. В отсвете камина кожа выглядела гладкой, как атлас. Губы Люси защипало от возбуждения.
Она собралась с духом и с показным безразличием вошла в спальню. Все лучше, чем торчать в дверях как дура.
Почти всю правую половину комнаты занимала кровать с четырьмя столбиками; у левой стены, обитой яркой тканью, стоял деревянный шкаф. Комната пахла своим хозяином, и, окутанная его запахом, Люси застыла в смущении, словно оказалась с ним лицом к лицу в дезабилье.
– Тебе что, кошка язык откусила? – ласково спросил Тристан.
Его глаза сверкнули. Будь он львом, подергивание хвоста, несомненно, выдало бы готовность хищника к атаке.
Однако хищник уже атаковал.
Люси вновь захлестнуло негодование; тело сделалось неподвижным.
Она уперла руку в бок:
– Значит, это правда? Ты поселился в Оксфорде?
Тристан помедлил, созерцая ее воинственную позу, и наконец соизволил ответить:
– В настоящее время – да.
– С какой стати?
Он лениво пожал плечами:
– Чудесный маленький городок.
Она тряхнула головой:
– Ты бы никогда добровольно не согласился жить в такой дыре! – Люси обвела рукой помещение. – Сначала ты покупаешь половину моего издательства, потом находишь жилье рядом… Что ты замыслил, Баллентайн?
Он высокомерно вздернул бровь:
– Тебе не кажется, что ты несколько преувеличиваешь?
Люси сжала кулаки.
– Мы не можем ни минуты находиться в одном помещении, чтобы не поссориться. Мы не сможем работать вместе, пойми. Продай мне свою долю. Я дам письменное обязательство, что твои книги по-прежнему будут издаваться.
Он вскинул голову:
– Встречи с тобой доставляют мне удовольствие. Добавляют изюминку в мои будни.
Ну вот, затягивает разговор. Хочет, чтобы Люси его упрашивала.
Да лучше она отдаст свой голос за тори!
– Одумайся! Нам не владеть компанией в равных долях.
Его брови снова поползли вверх:
– Потому что это означает, что я могу – и хочу – наложить вето на все, что угрожает нашим продажам? Скажем, на радикальную феминистскую политику?
– Да, – прошипела Люси.
Планы, которые она вынашивала два года, разрушены. И разрушил их не кто иной, как Баллентайн. К ужасу Люси, от досады у нее защипало в носу. А ведь она не помнила, когда в последний раз плакала.
Тристан сдвинул брови:
– Ну хватит. Перспектива уничтожения собственного бизнеса, разумеется, также и не в твоих интересах. Знаю, в Уиклифф-холле я доставал тебя своими розыгрышами все годы, что проводил там каникулы. И некоторые шутки были… чересчур. Однако теперь мы взрослые. Не пора ли простить меня? Давай забудем все, начнем сначала. Если уж на то пошло, я могу принести извинения за свои подростковые грехи.
Вот черт! Лекцию о добродетели читает мужчина, который, если верить слухам, недавно спрыгнул с балкона прямо на розовый куст, убегая от разъяренного мужа. А как легко он разбрасывается своими извинениями! Неужели считает, что это сделает ее более податливой?
Ощущение поражения зажгло пламя гнева:
– Ты думаешь, я испытываю к тебе неприязнь из-за детских розыгрышей?
Он прищурился:
– А из-за чего же?
– Поразительное невежество!
– Так просвети меня, – зловеще ухмыльнулся Тристан. – Какие преступления я совершил против тебя, чтобы заслужить такую антипатию?
– Антипатию? Отлично, теперь слушай, почему я испытываю к тебе неприязнь: ты распутник. Ты соблазняешь женщин ради самого процесса соблазнения, ради поддержания формы. Ты можешь попользоваться женщиной, только чтобы скоротать вечер, и затем избавиться от нее… Ты ценишь банальные вещи и высмеиваешь серьезные, ты много болтаешь, но говоришь очень мало, что побуждает меня сделать вывод – ты или ленив, или глуп, или все сразу… Ты злоупотребляешь своим социальным положением в угоду гедонистическим привычкам, и самое худшее, тебе предоставили место в палате лордов, а ты не использовал его ни разу – ни разу! – притом что миллионы в этой стране вообще не имеют права голоса. Я не могу припомнить мужчин более бесполезных, чем ты. Я не испытываю к вам неприязнь, милорд, я презираю вас.
Плотина, давно давшая трещину, наконец рухнула; ядовитые слова хлынули наружу.
Последовавшая за этой тирадой тишина казалась оглушительной.
Тристан замер на месте как подстреленный. Его скулы медленно и неумолимо багровели от гнева.
Внутри у Люси зашевелились нехорошие предчувствия. Лишь теперь она поняла, что переступила черту, которую они оба когда-то негласно прочертили.
Тристан сделал глубокий вдох:
– Бесполезный. – Слово сорвалось с его уст холодно и презрительно.
Люси скрестила руки на груди:
– Именно. И я не желаю делить с тобой бизнес.
– Я понял. – Тристан контролировал свой тон, однако в глазах закипало что-то недоброе. Он прошелся взглядом по Люси, с ног до головы, нарочито медленно, отчего все волоски на теле приподнялись. Люси провоцировала его на безумие.
Тристан повернулся к камину и уставился на раскаленные угли, положив одну руку на каминную полку. В ниспадающих одеждах и с отрешенным выражением на лице он походил на юного бога мщения, созерцающего огонь.
– Скажи, Люси, – раздался вкрадчивый голос, – насколько сильно ты жаждешь от меня избавиться?
Вопрос обвился вокруг шеи, как атласная лента, и сдавил горло. Это ловушка.
Люси вздернула подбородок:
– Назови цену. А я прикину, смогу ли расплатиться.
– О, разумеется, сможешь!
Пальцами левой руки Тристан принялся лениво ощупывать стоящие на каминной полке предметы – изгибы керамического корпуса часов, продолговатую коробочку, тяжелый подсвечник, выточенный из дуба. На подсвечнике пальцы задержались. Он примерился к нему и обхватил ладонью.
Люси обдало жаром, словно от открытого огня.
– Сможешь, – повторил Тристан, поворачиваясь к ней. Его глаза на фоне света и тени казались бездонными озерами. – Вопрос в том, захочешь ли.
Его рука, обхватившая подсвечник, медленно заскользила вверх-вниз по полированному дереву – насколько Люси могла сообразить, жест непристойный и в то же время жутко завораживающий. Отблески пламени играли на обнаженной груди Тристана и на его красивых пальцах, без сомнения, познавших все самые бесстыдные ласки на свете.
