– Тебе, наверное, тут одиноко, бабуля, поэтому я кое-кого тебе принесла, – шепчет Адди и кладет бабушке на грудь своего кролика.
Упрямо противлюсь желанию отвернуться к двери. Не знаю, хватит ли у меня сил на это смотреть. Но я должна, я же мать… Моя мама не отвернулась бы – ради меня, и я не отворачиваюсь – ради Адди.
– На лето у меня много планов, тебе понравится, – продолжает дочка. – Плавать хочу наконец научиться, как ты показывала, пока не заболела.
Отец ворочается в кресле, открывает глаза. Увидев Адди, тут же выпрямляется, но молчит, не прерывая одностороннюю беседу бабушки и внучки. Я иду к нему и наклоняюсь поцеловать в щеку. Папа поднимается, берет меня за руку, и мы молча смотрим, стараясь не помешать деликатному общению. Я слушаю, а дочка рассказывает моей маме о том, как у нее дела в школе, чем она собирается заняться в ближайшем будущем – этим летом и осенью. Адди говорит и говорит, пусть бабуля не может ответить, вероятно, даже не слышит.
Хотя мне бы хотелось думать, что это возможно. Адди болтает, а я понимаю, как мы с Люком ошибались, не пуская ее к бабушке.
Это правильно для нее – быть сейчас здесь. Она справится.
Наконец Адди умолкает. Мы с папой тоже подходим к кровати мамы.
– Привет, Булочка, – окликает отец. Адди поворачивается и обнимает его. – Хорошо, что ты пришла навестить бабушку. Оставлю вас с ней наедине, девочки…
Адди кивает и отпускает деда.
Слезы сглатывать все тяжелее, я с трудом умудряюсь поблагодарить папу. Он сжимает мою руку, бредет к выходу, тихо открывает и закрывает за собой дверь, оставив нас с Адди прощаться с бабушкой.
Я опускаю ладонь на мамину руку, Адди кладет свою рядом. Я поражена: кожа у мамы на диво теплая, возможно, я последний раз касаюсь родного человека, пока она еще жива, в последний раз ощущаю тепло ее тела.
Мы долго стоим так, и в тишине палаты слышно лишь наше дыхание.
– Ты готова, милая? – наконец шепчу я.
А я – готова?
Как навсегда попрощаться с матерью?
Как ребенку покинуть любимую бабушку?
Адди чуть заметно кивает.
Склоняюсь над маминым телом, целую в щеку с высохшей, будто бумага, кожей. Приподнимаю дочь, чтобы она тоже могла поцеловать бабушку.
– Я люблю тебя, бабуля, – шепчет Адди.
Я люблю тебя, мамочка.
Адди не плачет, пока мы не выходим из палаты.
Как и я.
Мы прижимаемся друг к другу в коридоре. Рыдаем, ничего не говоря. Мать и дочь. И в этот миг, плача вместе с Адди, я осознаю правду – как моя мама продолжается во мне, так мы с ней живем в Адди.
– Ты очень похожа на свою бабушку, – говорю я дочери. – Я вижу ее в тебе.
Да, я правда вижу в ней маму.
* * *
Через три дня были похороны. Гроб смастерил папа. Из Барселоны прилетела Фрэнки.
Странно думать, что мама разом перестала существовать во всем мире. Как только она ушла, я начала невыносимо по ней скучать. Пусть бы вернулась, вела себя деспотично, сводя с ума. Тайная любовь, которую я питала к той стороне ее личности, для меня больше не тайна. Я точно знаю, что потеряла и что мне больше вовек не вернуть.
Это и есть материнская любовь?
Когда знаешь: в твоей жизни есть человек, внимательный ко всему, что ты делаешь, даже сущей ерунде, и ты ему настолько небезразлична, что каждой мелочи придается огромное значение; он помогает тебе пережить боль, разочарования, неудачи и уроки судьбы, изо всех сил подталкивая идти дальше. Иногда переусердствует, может, даже часто, но так, чтобы ты в глубине души всегда знала, что не одинока.
Я не хочу оставаться одна. Хочу, чтобы мама помогла мне пройти через все, что последует дальше, ведь легко не будет. Мне придется снова заняться мужем, собственным браком и его крахом, понять, что поправить ничего нельзя, и я буду вынуждена как-то все это пережить без поддержки мамы.
Но у меня есть Адди.
Какая ирония: я согласилась родить дочь только потому, что на этом настаивал Люк. Я хотела сохранить брак, которому все равно пришел бы конец, вопрос только когда. Я дала Люку все, что он хотел, но муж в итоге так и остался неудовлетворенным. Несмотря на все мои усилия, ему было меня недостаточно – если б только это знать. Тогда я наверняка приняла бы другие решения, позволила браку рухнуть до того, как в нашей жизни появилась Адди, до того, как мама смогла увидеть и полюбить свою чудесную упрямую внучку.
Как хорошо, что я ничего не знала.
ГЛАВА 33
8 апреля 2015 года
Роуз, жизнь 6
– Дедуля, а когда ты решил стать плотником?
Адди хрумкает картошкой фри, обмакивая ее в огромную лужу кетчупа на своей тарелке. Дочь его обожает.
– Почти в твоем возрасте, Булочка. Мне было всего-то лет двенадцать, но уже нравилось работать руками.
Мы сидим в любимом кафе папы, которое жители нашего района ласково именуют забегаловкой. Втроем мы ходим сюда раз в месяц – папа, Адди и я. С тех пор как умерла мама, это стало традицией. За столом образуется треугольник: мы с папой по одну сторону кабинки, Адди – по другую. Последнее время она предпочитает иметь всю скамейку в своем распоряжении. Мы едим и разговариваем, иногда слышно, как сзади шипит на гриле гамбургер или повар выкрикивает приказы персоналу.
Адди бросает на меня взгляд, хватает большую бутылку кетчупа, принимается поливать им ломтик зажатой в пальцах картошки и ждет, что я велю прекратить, но я просто смеюсь. Дочь бросает картошку в рот, и все начинается заново.
– Дедуля, – продолжает Адди, уже зная, что ругать ее я не стану, – а если бы ты снова превратился в ребенка, как я, все равно хотел бы стать плотником?
Папа следует примеру внучки – берет у нее бутылку и поливает каждую картофелину на тарелке. Адди хихикает. Оба посматривают на меня, будто я собираюсь отнять кетчуп.
– Давайте-давайте, – говорю я.
Мне нравится видеть папу с Адди. Нравится, как они общаются. Нравится, что у него есть не только я, но и Адди. Вы даже не представляете, как исцеляют человека дети и внуки. Всегда думают, что дети только берут, а потом вдруг оказывается, они и отдают тоже, сами того не сознавая. Просто одним фактом своего существования.
Яркий свет в кафе подчеркивает морщины на лице папы, которые стали глубже. Стараюсь не замечать, как он постарел за последний год, но иногда это просто невозможно.
– Эх, если б твой дед снова мог стать молодым, – вздыхает отец, – тогда сначала пошел бы в колледж. Потом, может, все равно подался бы в плотники. Но пускай это и не пригодилось бы мне в работе, я хотел бы учиться, как твоя бабушка, как мама и папа.
Официантка приносит три молочных коктейля с мороженым и ставит перед каждым из нас. Для меня – клубничный, для папы – с шоколадным сиропом, для Адди – с шоколадной крошкой. Дочь сразу набрасывается на лакомство, высасывая густую жижу через трубочку.
