Машу в ответ.
– Приятно познакомиться.
– Я так рада, что здесь, в городе, мы с дочерью стали проводить больше времени вместе, – сообщает мама новым знакомым. – Она живет сразу за мостом.
Награждаю ее пристальным взглядом. Не так я хотела провести больше времени с мамой.
– А вы когда-нибудь встречались? – Мама снова обращается ко мне, указывая на мужчину, стоящего возле ее кресла. – Вы коллеги, Роуз. Он профессор социологии, как и ты!
Я смотрю на него, но не узнаю лица. Однако во взгляде знакомое терпение – он сносит выходки моей мамы, а та, как я вижу, уже его обожает. Качаю головой и нежно сжимаю мамино плечо.
– Мы коллеги?
Мужчина смеется.
– Вероятно, да – я социолог. И действительно профессор.
Он вдыхает поглубже, собираясь что-то добавить – представиться или назвать свой университет, кто знает, – но мама успевает его перебить.
– Я уже дала твой номер, Роуз. Вам стоит выпить кофе и получше познакомиться.
– Боже, мама! Ушам не верю…
Снова поворачиваюсь к мужчине – тот опять смеется, – потом к его другу, который уже хохочет.
– Простите за маму, она любит везде влезть, – говорю я, а сама предупреждающе смотрю на нее. Но потом вижу, как она счастлива, как улыбается, и моя досада исчезает. Снова поворачиваюсь к мужчине. Возможно, он понимает, как тяжело членам семьи, в конце концов, его друг тоже проходит «химию». Протягиваю ему руку:
– Добрый день. Меня зовут Роуз, а вас?
Он сжимает мою ладонь.
– Томас, очень приятно.
И тут я понимаю, что за нами наблюдает вся палата: пациенты с капельницами, хихикающие медсестры, а также мои родители.
– Я сразу посоветовал Томасу составить вам компанию, – нарушает тишину Энджел. – А теперь, увидев вас воочию, думаю, ему точно стоит выпить с вами кофе.
Все смеются, мои щеки горят, но я вдруг присоединяюсь к общему смеху.
Боль, которая терзала меня весь день, утихает.
* * *
Когда я училась в университете, порой мама навещала меня одна, без папы. Садилась на поезд, наведывалась в кампус, мы ходили обедать с моими друзьями, а напоследок она вторгалась к нам на кухню и готовила фрикадельки с соусом, чтобы у нас была домашняя еда на неделю.
Один раз она приехала, потому что я рассталась с парнем, Артуро, и сильно страдала.
Помню, встречала ее на вокзале, стояла на платформе и смотрела, как мама идет ко мне. Помню, она катила за собой чемодан, уверенно шагая, и свежеостриженные короткие локоны упруго касались плеч. Помню свое опустошение и безразличие ко всему, словно все чувства исчезли, а с ними и воля к жизни.
– Как ты, милая? – сразу же спросила мама и крепко меня обняла. От нее всегда пахло свежевыстиранной одеждой и лавандовым мылом. – Уже лучше?
Я покачала головой, мы вышли из здания вокзала и сели в такси. Удержаться от слез было непросто, пришлось даже губу прикусить. Мама внимательно посмотрела на мое лицо. Я знала: оно все в пятнах, я проплакала несколько дней.
– Я рада, что ты мне позвонила, Роуз, – сказала она.
Таксист нажал на газ и проскочил на мигающий желтый на светофоре. Мы ехали по городу, где я училась, далеко от дома моего детства.
– Я рада, что смогла приехать… – Мы устроились на заднем сиденье; она переплела мои пальцы со своими. – Для того мамы и нужны.
Во время поездки я о чем только не думала. Стоило мне увидеть на платформе маму, я тут же воспряла духом. Впервые с тех пор, как мы расстались с Артуро, поверила: все будет хорошо.
Мне было неловко, что я позвонила маме и попросила ее приехать, но все же хорошо, что я это сделала. Слава богу, мама такая – она буквально бросила все дела, упаковала чемодан и примчалась подержать меня за руку.
Такси остановилось перед многоэтажкой, где я в то время жила с однокурсницей; она уехала на выходные. Мама расплатилась с водителем, а я достала из багажника ее чемодан. Мы поднялись наверх и вошли в гостиную.
– Неплохо, Роуз, – прокомментировала мама, оглядев пустые стены, столы и некрашеные полки безо всякого декора за исключением книг. Эту квартиру, которую я снимала на предпоследнем курсе, она увидела впервые. – Просто нужно чуток навести красоту.
– Наверное.
Я не рассказала маме, почему в квартире неуютно: одна из причин состояла в том, что после разрыва с Артуро я избавилась от всех напоминаний о нем.
Мама забрала у меня чемодан, без спроса покатила его прямо в мою комнату и стала распаковывать. Я смотрела, как она вешает одежду в шкаф рядом с моей.
До Артуро я не знала, что можно так страдать. Считала его своей второй половинкой, думала, мы вместе навсегда, а после расставания не представляла, как прожить день. Я, словно призрак, плыла по течению, не зная, куда прибиться.
Застегнув опустевший чемодан, мама убрала его в чулан, потом повернулась и спросила:
– Где ты хранишь белье?
Я молча показала на шкаф. Мама достала комплект чистого белья и немедленно принялась перестилать мою кровать, взбивать подушки и расправлять покрывало, чтобы все выглядело, как в отеле. Помню, я будто зомби смотрела на ее суету.
– Что скажешь, так лучше?
Я кивнула. Так и правда было лучше.
Затем я направилась за своей оживленной, решительной матерью в гостиную.
– Итак, вот что я думаю, Роуз, – начала она. – Мы все отмоем тут до блеска, чистота всегда поднимает настроение. А потом сходим в магазин за всякими мелочами для дома, добавим в квартиру немного красок. Какой-нибудь маленький коврик, пару подушек, безделушки на стол и полки для красоты… Походим по отделам и купим все что нужно!
– Ладно, – согласилась я, отдаваясь на ее волю.
– Вот и чудесно, – улыбнулась она.
Я показала маме шкаф, где вместе с Эйприл хранила очиститель для стекол, веник, швабру и тряпки. Вдвоем мы принялись за уборку, начав с кухни, пока не вылизали ее до безупречной чистоты, затем перешли к гостиной и ванной комнате. Мама ни разу не спросила об Артуро. Ни когда ходили по магазинам и выбирали безделушки для дома, ни в книжном, где решали, какие новые детективы стоит прочесть, ни потом, когда отправились ужинать. Мама не спрашивала, что произошло, почему мы расстались и отчего я никак не могу забыть Артуро. Она не спрашивала, а я сама не стала говорить, что на днях видела бывшего с другой девушкой: они шли по площади, держались за руки, она выглядела совсем юной, словно первокурсница; мне было так больно, но я не стала жаловаться, как быстро он нашел мне замену. Мама не любила зацикливаться.
Но в тот день я впервые за долгое время не плакала. Энергия била из моей родительницы ключом, как и жизнерадостность. Мама так и излучала ее, и я буквально чувствовала – она проникает прямо сквозь кожу к моему израненному сердцу.
