Ярость.
Что я натворила?
На ум то и дело приходило слово «аборт», как крошечный буек надежды. Но сумею ли я доплыть до него? А должна ли?
Если бы только Люк, с тех пор как я согласилась попробовать, хоть на минуту перестал сходить с ума по ребенку, вести календарь месячных, без конца следить, что мне попадает в рот… Если бы просто позволил нам вернуться к обычной жизни, стал тем Люком, с которым я познакомилась в аспирантуре и в которого влюбилась, кто был счастлив заниматься сексом только потому, что занимался им со мной – Роуз, а не с будущей матерью своего ребенка, возможно, все было бы иначе. Возможно, в этом случае я могла бы испытать счастье от того, что беременна.
Открылась и закрылась входная дверь, послышались приглушенные голоса папы и Люка.
Я скомкала салфетку в руке.
– Пообещай, что ни слова никому не скажешь, мама.
Она подалась вперед и поцеловала меня в щеку.
– Обещаю, милая. Я люблю тебя. Все будет хорошо. – Мама пристально посмотрела на меня, выдержав мой ответный взгляд.
– Я тоже тебя люблю, – сказала я.
* * *
Бармен приносит вино, и мои руки подносят бокал к губам. Делаю большой глоток, свежий терпкий напиток восхитителен. Как только он попадает в горло, я делаю еще один глоток, пикантный вкус идеален.
– Хорошо? – спрашивает Томас.
– Да. Я давно не пила вино, – отвечаю я.
Не пила я с тех пор, как узнала, что беременна, но об этом умалчиваю. Слава богу, никаких признаков пока нет. Скоро пройдет срок, когда еще можно сделать аборт. Об этом я думаю каждый день, стоит мне проснуться. Аборт. Должна ли я его сделать? Могу ли? Но я знаю, что не решусь. Я обещала Люку выносить ребенка, чем и занимаюсь, однако не клялась вести себя идеально.
Я отпиваю еще и улыбаюсь в бокал.
Сопротивление.
Это – мое сопротивление. Мое «иди к черту», обращенное к Люку, воплотившееся этим вечером в бокале доброго вина. Часть бунта, что вспыхнул во мне с той минуты, когда я увидела дурацкую пластиковую палочку с двумя полосками, с того мига, как женщина, которая утверждала, что никогда не заведет детей, узнала о своей беременности.
Беременяшка. Всегда ненавидела это идиотское слово. Наверное, его придумал какой-то мужик.
Но я сама виновата, правда? Я струсила, слишком боялась развода, боялась, что Люк бросит меня ради той, кто родит ему ребенка, вот и получила. Таков мой утешительный приз: плюсы, полоски и «да» на пластиковых палочках, пропитанных мочой. Последствия моего страха остаться в одиночестве.
Томас придвигает барный табурет чуть ближе ко мне.
Томас – это тоже последствие. Очередной способ отправить мужа на хрен.
Мы с Томасом познакомились, когда он читал лекцию о своих научных изысканиях, которые спонсировал наш университет. Он тоже социолог, как и я, преподает на другом конце города. Между нами сразу возникла связь, такая сильная, что после лекции на приеме мы проговорили весь вечер, пока все, включая и Джилл, которая тоже была там, не разошлись по домам. Подруга спросила: «Уже поздно, отправляюсь домой, ты идешь?» Я покачала головой и сказала, что побуду еще немного. Джилл удивленно приподняла брови, словно говоря «Что ты творишь, Роуз?».
Но тогда я сказала себе: я не делаю ничего плохого, просто болтаю с интересным человеком, почему нет? Но чем больше проходило времени, тем острее я ощущала близость Томаса, ярче воспринимала его слова, взгляды, голос… Тогда я и поняла, что влипла. Когда мы попрощались, обменявшись номерами телефонов, в глубине души мне стало уже все равно.
Томас таращится в бокал, будто обдумывая какую-то мысль. Но какую? Возможно, это как-то связано с тем, что он – одинокий мужчина, а с ним в баре – замужняя женщина. Может, сомневается, не стоит ли уйти?
Я придвигаюсь чуть ближе к нему. Придвигаюсь, пока не оказываемся так близко, что соприкасаемся бедрами. Ни один из нас не шевелится.
Я совершенно безрассудна. Мое тело захватил ребенок, и я поддалась ему, при этом поддавшись и другим внешним силам. Я думала, эти силы мне не подвластны, но они гораздо более приятны, более извинительны, и потому я им уступаю. Я ненасытна.
Томас поднимает взгляд от своего бокала и вскоре поворачивается ко мне с улыбкой. Он не собирается уходить.
Я мельком смотрю на журнал, который Томас читал, тот самый, что он отложил на стойку, когда я подошла.
– Так о чем статья?
Я хочу знать все, что Томас может мне рассказать, я жадная, я жажду его.
Пока он отвечает, я пью вино. Когда бокал пуст, заказываю следующий.
* * *
В тот день, делая всевозможные тесты на беременность, я сбегала в аптеку за дополнительными и все пила кофе со льдом и большие стаканы воды, чтобы без конца мочиться. Люк был на съемках. Когда он вернулся домой, я возилась на кухне с ужином.
Я с ног сбилась, готовя для нас роскошный ужин, и уже собиралась подать блюда на стол. Стейки от нашего любимого мясника, дорогого, к которому мы ходили только в особенных случаях. Картофель с трюфелями, брокколи в чесночном соусе, шампанское – в основном для Люка, но я бы тоже выпила глоток в честь нашего будущего ребенка. Стейк все еще шипел на тарелке – только режь на кусочки острым ножом, что я положила рядом. Я идеально рассчитала время к приходу мужа.
Новость должна была меня взбудоражить. И я изо всех сил старалась это ощутить.
Так старалась, что разболелась голова.
– Что все это значит? – спросил Люк, подойдя ко мне сзади. – Ух ты, шампанское! Шампанское на ужин во вторник?
Я взяла нож.
– Роуз?
В другую руку я взяла вилку, воткнула в мясо и принялась резать. Темно-розовый сок стекал на белоснежный фарфор, подаренный нам на свадьбу. Я не могла говорить.
Не в силах была поднять взгляд, посмотреть на Люка.
Он забрал у меня нож, потом вилку и положил на стол; взял меня за плечи и повернул к себе:
– Почему ты плачешь?
– Не знаю…
Но я знала.
И Люк тоже знал.
– Скажи мне, – попросил он с участием в голосе, но было понятно, что в глубине души мужа бурлит волнение.
Я не могла говорить, не могла ответить. Мне хотелось умереть. Хотелось вернуться назад во времени и отменить все, что мы натворили, все, что натворила я, еще раз глупо поругаться из-за банки витаминов и закончить все по-другому, уйти от Люка, разрушить брак. Глупо думать, что ребенок остановит наш разрыв, поскольку его рождение все равно бы нас разлучило. Еще хуже другое, чего я не ожидала, но о чем должна была догадываться: ребенок внесет разлад и в мою душу.
Я видела и ее – ту Роуз, которой я была, настоящую Роуз, что вынуждена бороться за воздух, за собственный голос, за свою жизнь. Она заперта внутри другой, новой Роуз – та взяла и забеременела от мужчины, что больше не похож на того, за кого она выходила замуж. Эта Роуз отказалась от своей воли, от своих желаний, от выбора, который должна была сделать с самого начала, но не смогла, потому что ей не хватило смелости.
