Точно, когда Волохов появился, я уже немного адаптировался и в новом коллективе, и в новой обстановке.
В тот день я работал во втором блоке, заряжал капельницу, когда туда забежала Оля Николашина, самая эксцентричная медсестра из новеньких, похожая как две капли воды на молодую Маргариту Терехову, и, по своему обыкновению, принялась возмущенно голосить:
— Моторов, ты видел нового доктора? Сейчас в первом блоке пробует подключичку вставить. Не видел, так сходи, полюбуйся, он уже полчаса ковыряется. Говорят, до нас в дурдоме работал, очень похоже, во всяком случае по виду — полный псих!
В этот момент у нас в блоке проходил профессорский обход, народу, как обычно, яблоку некуда упасть, но такую, как Оля Николашина, это никогда не смущало.
Когда на нее стали оглядываться, она возмущенно фыркнула, уперев руку в бедро, и пошла на выход, всем своим видом демонстрируя негодование.
Не успел я подумать насчет нового доктора из дурдома, как он сам появился, и не один, а в сопровождении старшего ординатора Юрия Яковлевича. Профессорский обход уже закончился. «И правда, — думаю, — Николашина, хоть и истеричка, а доктор-то явно с приветом».
Он вошел весь почему-то перемазанный зеленкой, во всяком случае, руки были заляпаны до локтя и халат спереди уделан.
Юрий Яковлевич принялся ему рассказывать про устройство блока, про больных, про аппаратуру. За все это время новый доктор в зеленке не произнес ни слова, а лишь кивал. Все понятно, он еще и разговаривать не умеет. На вид ему было лет тридцать пять, хотя со своей залысиной он относился к тому типу людей, что выглядят старше своих лет. Когда он вместе с Юрием Яковлевичем пошел на другую половину блока, я обратил внимание, что на ногах у него обычные больничные тапочки без задников, а сам он босиком, без носков.
Ну что возьмешь с ненормального.
Буквально через несколько дней Виктор Григорьевич, как нам его представили на утренней конференции, стал дневным врачом второго блока. И уже спустя часа полтора с начала дежурства у меня было такое впечатление, что мы знакомы всю жизнь. Вопреки моему первому впечатлению Виктор Григорьевич разговаривать умел, любил, и делал это весьма темпераментно.
— Леха, салага! Почему ты мне такие иглы подсовываешь? Ведь невозможно подключичку поставить!!!
Волохов в то время стремился за короткий срок овладеть всеми манипуляциями в совершенстве. До прихода в наше отделение он работал вовсе не в психушке, как почему-то решила Николашина, а старшим врачом на скорой помощи. Кстати, в зеленке он вымазался тогда тоже из-за попытки катетеризировать подключичную вену, решив обработать поле почему-то зеленкой, а не традиционным йодом.
— Леха, твою мать, заканчивай полы мыть, давай помогай, видишь, вены куда-то делись у всех!
Тогда я бросал швабру и показывал Волохову, что вены никуда не делись, а иглы вполне пригодные для пункции. Тот никогда не обижался, а, наоборот, всегда выражал восхищение:
— Ну ты даешь, салага! Все, сегодня же на первом же трупе будешь меня учить, не отвертишься!
Его слова насчет первого трупа были весьма к месту — больные в нашем блоке, все как один, находились на тот момент в ясном сознании и затравленно прикидывали перспективы.
Отношения у нас с Волоховым быстро стали приятельскими, мы часто болтали во время перекуров, когда дежурства были спокойные.
Особенно нас сблизила встреча Нового, 1983 года.
* * *
Любое суточное дежурство, совпадающее с праздничным днем, безусловно, особенное. Обычно, когда дежуришь сутками, не всегда даже знаешь, какой сегодня день недели. Гораздо важнее число, так как график составляется именно по числам. А дни недели — это так, вторично. Хотя с опытом начинаешь чувствовать и эти косвенные различия. По большому счету, вторник ничем не отличается от среды, а среда от четверга. Четверг мало отличим от пятницы, но это только на первый взгляд. Дело в том, что пятничное суточное дежурство заканчивается утром в субботу. А это означает, что не будет никаких утренних конференций, можно и поспать лишних двадцать минут. И смена может припоздать минут на десять.
Самое халявное дежурство — субботнее. Причин несколько. Во-первых, начальство по субботам приходит крайне редко и то ненадолго. Во-вторых, в пятницу стараются перевести максимальное число больных в отделения, и в блоках даже случаются свободные койки. Ну а в-третьих, утро воскресенья неспешное, даже поступления с улицы утром в воскресенье — редкость. Народонаселение Москвы еще спит. Поэтому, если все идет по обычному сценарию, в воскресенье на дежурстве можно поспать лишних полчаса.
А само воскресное дежурство — всегда самое домашнее, ленивое. И всегда самое музыкальное. Потому что у врачей в ординаторской «Утренняя почта» идет по телевизору, а в лаборатории радио на весь коридор орет.
В воскресенье, правда, и больных больше, чем в субботу, и утро понедельника противное. У начальства после выходных начинается административный зуд, и оно вечно по понедельникам устраивает разбор полетов.
Но праздники — это праздники. К праздникам всегда стараются освободить койки, всех стабильных больных отправляют долечиваться в профильные отделения, поэтому есть возможность организовать застолье и посиделки, но, конечно, не в ущерб лечебному процессу.
Кроме того, праздники — это единственный случай, когда бригады комплектуют заранее, учитывая психологическую и прочую совместимость.
Многие любили выходить на дежурство именно в праздничные дни. С одной стороны, дежурство веселое и часто более легкое, чем обычно, а с другой — дежурства в праздничные дни оплачивались по двойному тарифу, а при наших скромных доходах это было весомым аргументом. Самое выгодное дежурство с коммерческой точки зрения было с первого на второе мая. А вот дежурство в Новый год, с 31 декабря на первое января, было в этом плане совсем не такое высокооплачиваемое. Двойной оплате подлежали только восемь с половиной часов первого января. 31-е декабря считалось днем рабочим.
Но именно Новый год являлся, безусловно, важнейшим из праздников, а дежурство на Новый год важнейшим из дежурств.
Наша новогодняя бригада была подобрана на совесть, ни одного случайного человека. Не бригада, а песня. От врачей выступали Бухарин, Волохов и Орликов. От лаборатории — симпатичная Людмила Геннадьевна Фишер, а от братьев и сестер — супружеская пара Бескровновых, Толя с Маринкой, Оля Николашина, ну и мы с Ваней. Вообще, я не очень уж, как и Иван, рвался дежурить на Новый год, и мы с удовольствием остались бы дома, но зловредная Надька заявила, что новеньким положено работать в Новый год, а не сидеть за столом с беременными женами, салатом «Оливье» и «Голубым огоньком».
Новеньких в том году пришло несколько человек, но даже если бы их пришло впятеро больше, уверен, что сволочная Надька обязательно припахала бы именно нас. Хотя, честно говоря, я об этом не пожалел.
Все тогда прошло очень здорово. Даже не всегда уравновешенная Оля Николашина была мила и спокойна.
