«Малодушие и подлость куртизанки», — мстительно думал я, глядя ей вслед.
Комаров еще немного поорал для порядка, но вскоре ретировался, так как явно побаивался нашу заведующую Суходольскую.
Я пришел в кабинет к Надьке. Вода стекала с меня струями. Встал со скорбным и строгим лицом на пороге и произнес:
— Все, Надежда Сергеевна, не удивляйтесь, но я после всех этих водных процедур на больничный сяду. На неделю, не меньше. А скорее на две. Посмотрите, меня выжимать можно! И Ваня не лучше выглядит! Между прочим, я уже чувствую, что простудился!
И для убедительности натужно закашлялся, приложив руку к груди.
Надька не на шутку перепугалась. Персонала катастрофически не хватало. Вот и сегодня по графику должно быть пять медсестер, а вышли на работу четверо. Больничный был вовсе не блефом.
— Алексей Маркович, — почти умоляюще заговорила она, — переоденьтесь в сухое, а потом идите с Ваней в сестринскую, поспите, пока у вас блок пустой! А с Лидией Васильевной я сама договорюсь!
Это действительно было благородно. Я тут же устыдился недавних плохих слов в Надькин адрес. Сразу вспомнилось, что она увлекается горными лыжами, прикатывает на работу на велосипеде, как-то раз и вовсе обсуждала со мной творчество Булата Окуджавы, тем самым показывая себя человеком безусловно нестандартным. Надька даже в интимные отношения тогда вступила не с традиционным алкашом-лимитчиком, как прочие, а с веселым чернокожим парнем. И тут еще среди бела дня поспать отпускает. Ведь сон в реанимации дороже всего, дороже денег. Особенно когда пашешь на две ставки. Далеко не на каждом дежурстве удавалось прилечь, а сейчас, когда бригады неполные, и подавно. Я радостно побежал сообщить эту потрясающую новость Ивану, напевая вполголоса:
Надежда — мой компас земной!
— Вань, давай мухой переодеваться, обедать и спать! Нас Надька отпустила. Только знаешь, у меня зуб на зуб не попадает, давай по пятьдесят грамм дернем, а то и правда как бы не заболеть!
И мы развели с Ваней в пустой аптечной баночке из-под гемодеза немного спирта и дернули с ним в обед по чуть-чуть под казенный куриный супчик.
Эх, если бы знать…
Режим и дисциплина в нашем отделении, как и во всей больнице, всегда были привязаны к ситуации в стране в целом.
Начало восьмидесятых, когда я приступил к работе в отделении, это был закат брежневской эпохи, вызывающий сейчас у многих такую нежную ностальгию.
В ту пору, хотя и не было никаких особых административных зверств, но субординация была не пустым звуком, никакого панибратства между сестрами и врачами не наблюдалось, каждый знал свое место и предназначение.
И связано это было даже не столько с политической ситуацией в стране и мире, сколько с особенностями кадрового устройства нашей больницы. Для того чтобы насытить такого гиганта, как Семерка, квалифицированным персоналом, был брошен клич по стране, и из далеких городов и областей десятками стали прибывать врачи, медсестры, санитарки. Особенно было много медсестер, простых девушек из маленьких городков, сел и деревень. Большинство из них тогда попали в Москву впервые. Огромная современная красивая больница их ошеломила так, что Царь-пушка и колокольня Ивана Великого поблекли на ее фоне.
В то время им виделись радужные картины из недалекого будущего, в котором все они начнут ходить по музеям, театрам и планетариям. Как положено столичным жительницам, оденутся во все заграничное, и уж конечно, в скором времени влюбленные московские парни гостеприимно распахнут перед скромными красавицами двери своих огромных квартир, разумеется, после узаконенных Дворцом бракосочетания отношений.
Действительность оказалась куда прозаичнее. Они быстро превратились в подневольных каторжниц, променявших семь лет жизни на московскую прописку. Управлять ими было чрезвычайно легко, никто из них не качал права, не жаловался, не роптал.
Годы шли, холостых москвичей, да еще с квартирами, на горизонте не появлялось, работа на полторы или две ставки забирала все силы, хорошо, если на дорогу от больницы до общежития оставалось. Тут даже познакомиться с приличным человеком времени не было. Вот почему некоторые пускались во все тяжкие прямо на рабочем месте, взять хоть нашу Надьку. Зарплаты хватало лишь на еду и скромную одежду. Оклад у медсестры был восемьдесят рублей. Только самые отчаянные могли залезть в долги и купить у фарцовщиков вожделенные фирменные джинсы, цена которым в то время была сто пятьдесят, а то и все две сотни.
Больничное руководство, обеспокоенное личной неустроенностью нескольких сотен молодых и здоровых женщин, пошло на экстраординарные меры. Вечерами в подвале было решено проводить совместные дискотеки со студентами МИФИ.
Будущие физики приходили большими компаниями, со своей аппаратурой и лихо отплясывали с нашими девушками. Но на серьезные отношения не отваживались, вероятно, из-за известного инфантилизма, свойственного людям из сферы точных наук.
На нескольких таких дискотеках побывал и я — сначала приезжал в гости к знакомым, пока сам еще там не работал, а потом и в качестве дружинника. Проводились они в помещении столовой, где во время дискотек даже продавали пиво. Пикантность ситуации заключалась в том, что в этом же подвале в паре сотен метров по коридору был морг.
Бывало так, что санитары, везущие труп на каталке, должны были проехать с покойником мимо десятка-другого студентов. Те вечно толклись в коридоре, курили и флиртовали с девушками. При виде подобной процессии у мифишников открывались рты, выпадали сигареты и подкашивались ноги.
В наши времена там бы точно организовали какую-нибудь сатанинскую дискотеку со зловещим антуражем и характерной музыкой, а тогда труп провозили под песни Юрия Антонова.
Мечта сбывается и не сбывается.
Любовь приходит к нам порой не та.
Но все хорошее не забывается,
А все хорошее и есть мечта!
Про то поколение медсестер сейчас слагают легенды, с большинством из них мне удалось поработать. Они были много старше меня, крепкие, работящие и пахали с самоотверженностью, которая сейчас всеми давно забыта. Надо отдать им должное, они многому меня научили. А вот общаться с ними было тяжело, как траншеи копать. Разговоры их были всегда об одном и том же. Во-первых, об отчаянных поисках мужика и смертельных разочарованиях, если этот поиск вдруг заканчивался уловом. Бесконечные истории, как сначала встречалась с одним, а он оказался женатым. Затем с другим таким же. А потом вроде с холостым, а тот ее соблазнил да и был таков. Наконец вроде нашла — плел про себя, что москвич с квартирой, но быстро выяснилось, что он лимитчик из серпуховской общаги, да еще и алкаш-пропойца, тридцатку в долг попросил — и поминай как звали. И вот я сидел с ними за ужином и в сотый раз обреченно слушал, как их бросили, продинамили, обрюхатили и даже обобрали.
Где-то через год мама сказала:
