Не задумываясь почти ни о чем, я ударил манипулятором влево и вверх, резко поменяв угол зрения и словно бы кувыркнувшись в воздухе. Выпрямился, поглядел. Передо мной простиралась бескрайняя даль, неохватная взглядом даже с такой сногсшибательной высоты. Судя по рваной ветоши облаков, я все еще был в пределах земной атмосферы, однако точка моего зрения и ничтожные масштабы гигантских географических объектов позволял допустить, что высота, с которой я взирал в настоящий момент на мир, составляет не менее сорока или пятидесяти километров.
Это был полный восторг!
За продвижением в небесах мне помогала следить только линия океана. Сначала я пытался ориентироваться на крупные реки вроде Невы и Двины, однако вскоре запутался, ибо в Балтику впадало множество водных потоков, витиеватые нитки которых мне были малознакомы, несмотря на тщательное изучение карт.
Взяв за ориентир южный берег Балтийского моря, со скоростью истребителя я двинулся на закат…
Псалом 13
Теперь пришел час, когда Россия и ее славные союзники сломят сопротивление врага единым общим порывом. Эта война должна быть доведена до победного конца. Тот, кто думает сейчас о мире или желает его в этот момент, является предателем своей страны и отдает ее в руки врага.
Я знаю, что каждый солдат, достойный так называться, думает так же, как я!
Прощальное обращение Николая Второго к народу после отречения от престола в день ареста царской Семьи 8 марта 1917 года реальной истории
20 марта 1917 года.
Петроград
По возвращении в Питер у меня появилась богатая пища для размышлений. В эту ночь после первого путешествия мне пришлось мотаться в Германию несколько раз — для изучения мелких деталей. Опасение не успеть вернуться до наступления утра теперь выглядело незначительным, ведь отсутствие материального тела позволяло развить в воздухе фантастическую скорость, благодаря чему путешествие из Петрограда в Берлин или Вену занимало всего пять-десять минут. Очень часто, забывая остановиться или попросту заплутав в надоблачной высоте, я пролетал Германию насквозь, замирая лишь над Атлантикой, и возвращался обратно.
В последующие сутки я совершал обычно два путешествия каждый день, одно очень длинное — на весь период сна до утра, и второе, короткое — в полдень, когда я отпрашивался у Воейкова на послеобеденный сон — всего лишь на час или два. К моему удивлению оказалось, что длительный ежедневный отдых необходим только телу царя Николая — как и всякому человеческому организму. Разум же мой в отдыхе не нуждался категорически, а потому, покидая реципиента на несколько часов в сутки, я продлевал свой рабочий день почти до двадцати четырех часов. Двенадцать часов — для бодрствования и управления одним воюющим государством, двенадцать часов — для разведки на территории остальных.
В Европе я падал из-под облаков, парил над линиями фронтов, от окопа к окопу, залазил в головы посыльным велосипедистам, радистам и офицерам, подслушивал передачи и разговоры, присутствовал на советах Главных квартир, незримой точкой зависая над картами с обозначениями вражеских соединений. Занимая тела архивистов, адъютантов, секретарей, ординарцев, клерков или библиотекарей, я знакомился с книгами по династии Гогенцоллернов, секретными документами, старыми газетами и даже перепиской немецких принцев.
Странным образом Николай помог мне и здесь. Его прекрасные знания немецкого, французского и английского языков автоматически передались мне, что, впрочем, не являлось для меня феноменом. Совсем недавно я не знал русского языка, но приобрел навык речи вместе с мозгом царя Николая. Возможно, в этом состояла некая закономерность, возможно, действительно чудо, однако в данный момент я не стремился к объяснению очередного открытия — понимание того, о чем говорят, занимало меня куда более, чем разгадка механизма обретения данной возможности.
А говорили о многом.
Спустя уже несколько дней бестелесного наблюдения я понял, что задача, стоящая передо мной, не так уж сложна.
С одной стороны, после беглого ознакомления с династией Гогенцоллернов я без труда выяснил, что у Вильгельма Второго на 1917 год имелось целых семь детей и одиннадцать внуков — довольно приличное количество, учитывая, что каждый из них являлся потенциальным претендентом на трон. Женившись в 1881 году на чудесной Августе Виктории Шлезвиг-Голштейнской, будущий кайзер проявил к жене поразительное внимание, заставляя бедняжку рожать каждые два года. На взгляд человека из будущего, итоги брака выглядели достойными: уже в 1882 году на свет появился первородный наследник Вильгельма — также Вильгельм, будущий кронпринц и командующий группой Верденских армий. В 1883-м — второй сын кайзера Эйтель Фридрих. В 1884-м — Адальберт, ныне командующий фландрской флотилией миноносцев — самой близкой к Британии и, соответственно, самой «боевой» частью немецкого Кригсмарине. В 1887-м родился принц Август Вильгельм, в 1888-м — принц Оскар, в 1890-м — Иоахим, младший сын германского Императора, будущий претендент на престол Ирландии (во время знаменитого Пасхального восстания против англичан), и, наконец, в 1892-м — блистательная принцесса Виктория Луиза.
С другой стороны, несмотря на свою многочисленность, все вышеуказанные лица оказались достаточно уязвимы. Суть заключалась в том, что в годы Великой войны дети династии Гогенцоллернов все как один оказались достойными представителями своего воинственного народа. В отличие от многих русских великих князей, все германские цесаревичи служили офицерами действующей германской армии. Претенденты на трон Вильгельма Второго являлись не только символами и наследниками императорской власти, но и действительно воевали — на фронтах, во флоте и в генеральных штабах.
Но, собственно, впечатляло меня другое. Как высшие военачальники императорской армии вместе с прочими генералами рейхсвера почти все наследники кайзера еженедельно присутствовали на совещаниях генерального штаба, что проводились по средам в расположении Ставки германского Императора в небольшом валлийском городке Спа на самой границе с Бельгией.
Волшебными словами тут являлись фразы: «все наследники» и «собирались еженедельно».
Еще более привлекательным для моих замыслов еженедельные совещания в Ставке кайзера делало присутствие на них цвета немецкого генералитета. Людендорф, Гинденбург — эти знаменитые фамилии присутствовали в списках приглашенных кайзером офицеров почти всегда с вдохновляющей регулярностью. Кроме того, на заседаниях предполагалось присутствие главы правительства Германской Империи Макса Баварского — как руководителя штаба гражданской обороны.
Невообразимо удачное, но в то же время совершенно случайное стечение обстоятельств вызвало в моей душе мрачный, можно сказать «убийственный», восторг. Я еще не осознавал, чем именно привлекает одновременный сбор наследников и генералов в одном бункере или дворце, но чувствовал, что для моих замыслов в этом кроются определенные перспективы.
В то же время не все было идеально.
