Их убивали страшно. В начале двадцатого века еще не было видеокамер, чтобы запечатлеть процедуру безумной казни, но общий вид комнаты, положение трупов, вмятины от пуль на стене, брызги и лужи крови, разломанная мебель, одежда, отпечатки, следы от сапог давали огромный простор для анализа и фантазий.
То, что я видел перед собой, Каин назвал жертвоприношением. «Небольшое кровавое воздаяние окажется вам вполне кстати» — так говорил он мне перед отбытием в Могилев. Не знаю, чего именно хотел добиться убийством Семьи проклятый хронокорректор, но сам факт сакрального действа я только что осознал — во всем его страшном облике, с зубастым, звериным оскалом.
Ужасным было другое — эту истину я осознал не один.
В тот же миг я почувствовал, будто кто-то взглянул мне через плечо. Присутствие двух человек в одной голове описать невозможно, некая сила возникла из ниоткуда и вдруг ударила меня — изнутри!
При виде самых дорогих во всем мире существ бешеные эмоции захватили не только меня, но и носителя моей матрицы. Тело царя Николая вдруг удивительно напряглось, будто бы в страшной судороге, и внезапно меня словно смяло стальным катком, сдавило со всех сторон. Открытый мне вид оставался прежним — я смотрел сквозь глаза Николая, дышал его легкими, слышал его ушами, но многое изменилось!
Перепрыгнув через борт, не сознавая себя, не помня, не понимая, тело мое рухнуло к мертвецам. Ноги шагнули сами, и руки, словно живые, коснулись изуродованных смертью лиц. Впав в ступор от удивления, я некоторое время пассивно наблюдал за происходящим. Николай целовал жену и детей, совершая все это независимо от меня. Сраженный ужасным горем, царь просто вытолкнул меня из своего мозга, загнал в самый угол сознания, отбросив как назойливого щенка.
От страха мой разум вскипел. Решив вернуть захваченные пространства, я попытался расшириться, вырасти, заставляя руки и ноги реципиента подчиниться моему настойчивому контролю. Не получилось!
Николай даже не сопротивлялся, он просто не обращал на меня внимания, настолько несоразмерны в этот момент были наши возможности.
Обняв цесаревича, муж и отец склонился над трупами, прижимая к груди вихрастую отроческую головку мертвого сына. Слезы брызнули из царских глаз, и рычание, дикое и первобытно-утробное, вырвалось из уст Государя. От этого невероятного напряжения меня снова словно бы отключило. Несколько долгих мгновений я не мог понять, что именно происходит. Разум оставался спокоен и чист, но тело сотрясали конвульсии, сердце стучало, долбило, едва не ломая грудь. Я попытался выпрямить спину, подняться, но ничего не смог сделать. И вдруг все исчезло. Мягким, но могучим потоком сознание мое рухнуло вниз, словно вымываемое водою. Я перестал ощущать свое тело, вид заслонила тьма.
Более страшных чувств, ей-богу, я не испытывал никогда. Энциклопедию я помнил едва ли не наизусть и знал отлично, что Николай всегда являлся примером категорически негневливого человека. Царь спокойно выслушивал сообщения об изменах и бунтах, терпел унижения от собственных сановников, сносил выпады поливающей его грязью прессы, слушал доклады о предательских действиях социалистов и демократов, не обращал внимания на лицемерие родственников и близких. Почти за четверть века его правления стали известны только два случая проявления высочайшей особой русского Императора ярости или гнева.
Когда германский шпион, уже после ареста царя Николая в реальной истории, пробравшись в Тобольск, предложил помощь в освобождении в обмен на сепаратный мир с Германией. И второй — когда царю доложили о Брестском пакте, подписанном большевистским правительством.
В первом случае, по словам очевидцев, еле сдерживая себя, Государь отказался, ледяным тоном заявив, что скорее «отрежет себе руку, чем отдаст пядь русской земли». Во втором — впал в отчаяние и бешенство. Он просто не находил в себе слов.
Сейчас передо мной разворачивалось нечто подобное. Тишайший монарх впал в безумие — его крутило от истинно царского гнева и истинно царской ненависти — ко мне. К существу, которое он не видел, но присутствие которого подсознательно ощущал. Царь Николай никогда не испытывал ко мне злобы или вражды, однако чувство отчаяния при виде мертвой Семьи заставило обрушиться на препятствие, мешавшее стать самим собой в этот ужасный для него миг. То есть на меня!
Вероятно, первый раз в жизни Николай рвался к цели с такой фантастической мощью. Происходящее невозможно было описать. Меня буквально вытолкнуло из тела-носителя. Как только это случилось, добившийся своей цели и словно освобожденный от тяжких оков Николай почти мгновенно вдруг стих и опал. Порыв ярости, освободивший мое сознание, ушел в никуда, оставив внутри лишь его самого. Бледными, ледяными руками царь обнял мертвую жену и зарыдал. Бешенства не было больше в этом маленьком, только что сломанном судьбой человеке. Осталось чувство ужасной потери и адской, невосполнимой ничем вины…
Но чудовищное могущество, освобожденное этим тщедушным, презираемым современниками существом, — презираемым, как ни смешно, как раз за слабость, — витало вокруг меня, махая черными крыльями. Говорят, в минуты ярости или смертельной угрозы близким человек способен выломать люк горящего танка или поднять рухнувшую бетонную плиту весом в десятки тонн. Нечто подобное только что и произошло.
Тьма исчезла. Удивленно я осмотрелся вокруг. Точка, из которой мой разум мог лицезреть окружающее, находилась в воздухе за бортом грузового автомобиля — отдельно от царя Николая!
Псалом 11
Се, гряду скоро, и возмездие Мое скоро!
Откровение Иоанна Богослова. 22:12
С неописуемым удивлением я еще раз медленно огляделся.
Внутри грузовика, примерно в двух шагах от меня, трясло плечами мое бывшее тело-носитель. Внизу, как бы чуть ниже меня, Келлер и боец охраны застыли каменными изваяниями. Я вспомнил, что за минуту до этого возле машины находились четверо человек: царь Николай, Келлер, солдат сопровождения и Войеков. Опустив взгляд, я увидел сапоги, стоящие на подножке автомобиля, гвардейский мундир, пояс с кобурой огромного маузера и руки в перчатках, впившиеся в дощатый борт.
Воейков!
Отвернувшись от плачущего Николая, почти не отдавая себе отчет, я спрыгнул с подножки на землю. Перемены показались мне потрясающими! С одной стороны, оказавшись в голове Воейкова, я стал выше ростом, и ракурс с которого теперь приходилось наблюдать за окружающим миром, существенно изменился. Всего на несколько сантиметров, но казалось, словно я передвигаюсь на каблуках или поднялся на цыпочки. Плохое зрение Воейкова также дало себя знать. Глаза у адъютанта оставались прежними, очки его — такими же сильными, однако привычка видеть мир глазами царя Николая — обладателя почти абсолютного зрения — вносила в картинку существенные коррективы. Окружающее напоминало взгляд через мутное стекло — линии вокруг чуть размылись, предметы выглядели нечетко. Впрочем, дело привычки, подумал я.
Сказать, что обмен телами произвел на меня сильное впечатление, — значит не сказать ничего. Я осматривал себя, оглядывался вокруг, но сознание по большому счету пребывало в шоке, ведь я впервые мог наблюдать процесс перемещения разума в новое тело. Прецедент с поселением в мозге самого Николая Второго произошел в бессознательном состоянии, и сравнивать тогда мне было не с чем. Между тем в процессе реинкарнации, если совершившееся только что было возможно назвать этим словом, отмечалось множество невероятных моментов.
