После удачного завершения переговоров все было готово к походу, в котором аорсы должны были противостоять вражеской коннице, а римляне заниматься осадой городов. Походный порядок союзной армии был следующим: «Впереди и в тылу находились аорсы, посередине — когорты и вооруженные римским оружием отряды боспорцев» (Тас. Ann. XII, 15). В таком тактическом построении, несомненно, был учтен военный опыт, накопленный боспорской армией в столкновениях с кочевниками. Возможно, одним из участников похода 49 года, имевших такой опыт, был Юлий Каллисфен, погребение которого, с набором предметов наступательного и защитного вооружения, было открыто в одном из склепов пантикапейского некрополя в 1894 году. Иначе трудно объяснить наличие на левой руке этого имевшего римское гражданство боспорца золотого перстня с портретом императора Клавдия на аметистовой гемме работы мастера Скилакса, ведущего резчика при дворах Клавдия и Нерона.
Вряд ли Аквила и Котис могли выступить против основных сил Митридата, оставив у себя в тылу территорию, контролируемую аспургианами. Поэтому они начали с военных действий против них; с этим, видимо, следует связывать разрушение целого ряда укрепленных построек: усадеб на Семибратнем городище и хуторе Рассвет, домов-башен около станицы Анапской, на поселениях Цемдолинское и Владимировка близ Новороссийска. Скорее всего в этих акциях приняли участие и аорсы, с которыми можно предположительно связать погребение воина у поселка Мысхако, датируемое благодаря золотому статеру Котиса I чеканки 48/49 года. В этом погребении были найдены характерные для тяжеловооруженного всадника втульчатый наконечник копья длиной почти полметра и железный кавалерийский меч. Возможно, война затронула и соседние земли торетов, поскольку среди препятствий, которые преодолело римское оружие в период кампании 49 года, Тацит упоминает «труднодоступные и высокогорные местности» (Тас. Ann. XII, 17). В связи с этим можно упомянуть обнаруженный в районе Сочи бронзовый имперско-галльский шлем середины I века н. э. характерной полусферической формы с плоским вытянутым назатыльником.
На пути в страну дандариев римско-боспорская армия успешно провела одно или несколько сражений с войском Митридата VIII. Когда она подошла к городу Созы, царя там уже не было. Римляне без особого труда овладели городом и оставили здесь свой гарнизон. После этого военные действия переместились на земли сираков. Видимо, с ними можно связать присутствие в погребальных комплексах на территории Усть-Лабинского района Краснодарского края трофейного навершия римского знамени и бронзовой пластины от перекрестья римского меча первой половины I века н. э.
Поворотным моментом в ходе всей кампании стала осада города Успы, точное местонахождение которого до сих пор неизвестно. Тем не менее дать хотя бы приблизительную привязку этого населенного пункта к современной карте, на наш взгляд, вполне возможно. Из рассказа Тацита мы знаем, что Успа находилась на возвышенности, за рекой Пандой, в трех днях пути от Танаиса (Тас. Ann. XII, 16–17). Конечно, «день пути» расстояние достаточно условное, но, по Вегецию, скорость движения римских подразделений военным шагом составляла примерно 5,9 километра в час (Veget. I, 9), что при продолжительности дневного марша шесть-семь часов дает до 35–40 километров в сутки. Таким образом, с учетом крайнего разброса цифр, Успа находилась в 105–120 километрах от дельты Дона. Если сопоставить эти данные с археологической картой Восточного Приазовья, то в указанных пределах оказывается группа городищ по реке Кирпили (Панда?), а между ней и Доном поселения этого периода вообще отсутствуют. К тому же к северу от Кирпили местность в отличие от более южных равнинных районов становится пересеченной, с высотными отметками до 50 метров. Расположенные здесь городища представляют собой холмы с четко выраженными цитаделями и глубокими рвами.
Главный город сираков, по Тациту, был окружен рвами и стенами «не из камня, а из сплетенных прутьев с насыпанной посередине землей» (Тас. Ann. XII, 16). Высота подобных оборонительных сооружений, в качестве основы которых использовались турлучные конструкции, вряд ли превышала 4 метра. Несмотря на известную примитивность таких укреплений, не рассчитанных на правильную осаду, с ходу взять их не удалось. Согласно римской тактике захвата городов, если попытка первого штурма не завершилась успехом, начинались инженерные работы под прикрытием легковооруженных войск и метательных машин. Под Успой они заняли лишь часть дня. Город был обложен со всех сторон; подвижные башни высотой от 15 метров, которые упоминает Тацит, были сооружены достаточно быстро из заранее заготовленного материала, перевозившегося в обозе. С них римляне забросали защитников Успы пылающими факелами и копьями. Штурм прервало только наступление темноты. На следующий день римляне проникли в город с помощью осадных лестниц и закончили дело беспощадной резней. Массовое истребление жителей Успы заставило сираков задуматься о том, стоит ли продолжать войну. В конце концов Зорсин «дал заложников и простерся ниц перед изображением Цезаря, что принесло великую славу римскому войску» (Тас. Ann. XII, 17). Утрата сиракской конницы в скором времени вынудила Митридата VIII к капитуляции, что лишний раз подчеркивает значение контингентов союзной варварской кавалерии в случае ведения масштабной войны на границах Боспора.
Что еще оставалось делать покинутому всеми Митридату? Брату и римлянам он не доверял и поэтому решил прибегнуть к заступничеству царя аорсов, который не питал к нему личной вражды. Неожиданно появившись в ставке Эвнона, беглец припал к его коленям и сказал: «Пред тобою добровольно явившийся Митридат, которого на протяжении стольких лет на суше и на море преследуют римляне; поступи по своему усмотрению с потомком великого Ахемена (к этому предку через Митридата VI Евпатора и персидского царя Дария I возводил он свой род. — Авт.) — лишь одного этого враги не отняли у меня» (Тас. Ann. XII, 18). Эти слова произвели должное впечатление на Эвнона, и он обратился с просьбой к императору Клавдию, чтобы сдавшемуся в плен боспорскому царю сохранили жизнь и не заставили участвовать в триумфальном шествии. Клавдий ради окончания войны согласился на эти условия, и пленник был доставлен в Рим Юнием Цилоном, прокуратором провинции Понт, находившейся на южном берегу Черного моря.
Впрочем, коль скоро Митридат был римским гражданином, его в любом случае должны были представить на суд императора. Несчастья не поколебали гордый дух бывшего боспорского царя. Он сохранял бесстрастное выражение лица даже когда стоял, выставленный напоказ народу, в окружении стражи на Форуме, у ростральных трибун. Тацит передает его дерзкие слова, обращенные к императору: «Я не отослан к тебе, но вернулся по своей воле» (Тас. Ann. XII, 21), из чего, кстати, и можно сделать вывод, что в Риме он уже бывал, как отмечалось ранее.
Митридату пришлось провести здесь долгие годы, о которых мы почти ничего не знаем. Одно время он встречался с таким выдающимся ученым, как Плиний Старший, интересовавшимся тем, что происходило на далекой окраине римского мира, и сообщил ему некоторые сведения из личного опыта. Вероятно, знатный пленник жадно ловил любое известие с далекой родины и мечтал когда-нибудь вернуться назад. Скорее всего именно эти надежды на перемены к лучшему подвигли Митридата на участие в заговоре префекта претория Нимфидия Сабина против императора Гальбы в 68 году — видимо, в том самом году, когда на Боспоре скончался его брат.
