Ночной город оказался довольно активен.
По площади и улицам народу шлялось не меньше, чем днем, а насилия и криков было даже больше – ночь, как известно, скрывает грязь грехов и преступлений. По-прежнему вокруг пили, дрались, ну и развратничали, конечно, как без этого. Кто-то орал песни, кто-то плакал, кто-то мочился на стену, кто-то под этой стеной спал.
Они прошли уже половину пути, как Гор остановился как вкопанный, узрев перед собой то, что никак не ожидал увидеть на улицах «освобожденного» города.
На фонарном столбе, очень низко над землей, всего лишь на расстоянии сантиметров тридцати от брусчатки висел труп дородного мужчины в богатой одежде. Вернее, одежда была богатой когда-то. Сейчас она напоминала тряпье голодранца, с ободранными пуговицами, изодранными рукавами, измызганным воротником и прочими атрибутами откровенного насилия. Труп висел в петле, подвешенный за шею, и ко лбу у него гвоздиком, аккуратно так, была приколочена табличка с надписью:
«Судия судим».
Гор готов был увидеть в неспящем и гуляющем свободном Бургосе все что угодно: труп какого-нибудь прирезанного воришкой прохожего, изнасилованную женщину, солдата, забитого в драке насмерть, но – повешенного? Нет, это невозможно, Трэйт заявил, что во взятом сервами городе репрессии и казни шательенов и королевских чиновников проводиться не будут, за исключением лиц, пойманных на шпионаже и вредительстве.
– Кто это? – спросил Гордиан своего случайного спутника.
– А, это местный королевский прево, – вяло ответил патрульный солдат. – Толпа поймала его сегодня утром и повесила.
– Откуда знаешь?
– Сам видел. Да и не я один. Я утром тоже в патруль ходил, так мы всем взводом мимо проезжали.
– И не остановили?
– Никак нет, сэр. А как остановить-то? Там толпа была почитай человек сорок. Все пьяные… Пришлось бы их всех насмерть гасить. А так – одного только и повесили. Довольно мирные, в общем, граждане.
– Мирные? – глаза у Гора полезли вверх. – Если эти мирные, то каковы тогда немирные граждане?
Солдат хмыкнул.
– Хотите посмотреть? Зайдите как-нибудь на площадь Лимура, посмотрите. Там на деревьях висят шательены из соседних коттеджей. Райончик-то престижный был, почитай одни шательены и проживали. Так вот, их там несколько десятков болтается, трупов то есть. Причем не только мужики, а и женщины – жены там, любимые наложницы, приближенные сервы, даже дети, рожденные от лордов. Даже домашние собаки! А вы говорите – немирные. Эти-то мирные были, да.
Гор в сомнении покачал головой.
– Беспредел какой-то, – пробурчал он.
– И не говорите, сэр, – подтвердил стражник, – беспредел он и есть.
– Неужели нельзя усилить патрули и прекратить эти безобразия?
– Наверное, можно, сэр, но это ведь не я решаю.
– Верно, – Гордиан замедлил шаг. – А ты из какого полка? Кто контролирует этот район? Неужели маршал Трэйт не видит, что происходит в городе?
– Извините, сэр, но маршал Трэйт нам не указ.
Гор еще раз остановился и внимательно посмотрел на солдата.
Лицо бойца было немного уставшим, явно не выспавшимся и каким-то отрешенным. В любом случае патрульный не походил на человека, способного катить бочку на главнокомандующего в присутствии вышестоящего офицера.
– Не понял, – сказал Гор, – а ну-ка поясни.
Боец пояснил.
– Я же не армеец, – развел он руками, – я из дивизии гадгедларов, Гвардии Свободы. Это четыре полка, созданных Советом специально для контроля над городом. Сабин сказал, что мы, как же это… «внутренние войска»! Что мы – сила, поддерживающая порядок внутри Республики, пока другие части освобождают новые земли.
– Ты, брат, как будто гордишься этим.
– Конечно, – обиделся боец.
– А сам-то откуда? Боссонец?
– Никак нет, сэр. Артошец. Я из столичных предместий. Да почитай все другие – из артошских усадеб, что недалеко от Бургоса.
– А кто командир дивизии?
– Полковник Критий, сэр.
– Понятно. В общем, дивизия подчиняется лично Сабину.
– Ну, в общем, так, сэр. Советник Сабин – наш кумир. Говорят, это он освободил Святого Фехтовальщика и направил его на освобождение других сервов.
Гор чуть не споткнулся – интересная версия. И ведь, в принципе, правдивая, не придерешься.
– Ясно, – вздохнул он, – ладно идем.
И они пошли дальше по серым кварталам, мимо высоких, в пять и шесть этажей, домов, мимо сквериков, башенок звонниц, изысканных базилик и арок, скульптурных фонтанов и прочих архитектурных изысков, которыми всегда гордился старинный Бургос. Все эти изящества ныне, в военную годину, годились лишь на одно – терзать душу ностальгией о сладостной и тихой мирной жизни. Гор же погрузился в размышления, думая о завтрашнем дне, и шел, почти не глядя по сторонам. Да и возможно ли думать о городских красотах, когда вокруг, под этими самыми красотами вешают людей?
Однако перед самыми казармами внимание Гора привлекло странное сборище. Толпа стояла в небольшом сквере, шевеля плотными рядами, как спрут щупальцами, свернутыми в клубок в расщелине морского грота. Люди что-то кричали, махали руками, но ни на драку, ни на пьянку это не походило. Экс-демиург остановился, поднял бровь, а затем решительно повернул лошадь с Брандом в сторону подозрительного сборища.
– Пойдем-ка туда, – махнул он рукой патрульному, – глянем.
И действительно, поглядеть тут было на что. Гор быстро прикинул и решил, что в сквере собралось примерно душ восемьсот. Люди заняли все пространство, многие стояли на скамейках, даже сидели на деревьях, а пара смельчаков – на перекладинах фонарных столбов, свесив ноги вниз и болтая ими, как малыши на высоких стульях.
Над толпой возвышался небольшой помост, до этого, по всей видимости, служивший театральной сценой или местом для выступлений танцоров и певцов, так как сквер был местом отдыха горожан. Сейчас эта импровизированная трибуна, разумеется, не пустовала.
Люди вокруг трибуны стояли один к другому, плечом к плечу, и почти у каждого на шее красовалась черная повязка. После двух предыдущих политических собраний, в которых Гору довелось сегодня участвовать, он уже не сомневался в назначении аксессуара. Версия была одна – предмет явно свидетельствовал о политической приверженности носителя.
Заинтересованный подобным поворотом, Гор решил задержаться в сквере еще немного. Тем более что человек, вещавший с трибуны под черными знаменами, выглядел весьма колоритно.
Оратор был высок и сух, как мертвый богомол. Седой пучок волос на полысевшей голове, длинные узловатые пальцы на руках, неприятный оскал гнилых желтых зубов и прочие прелести «натурального», а не клонированного тела.
