Но зал пока не оценил – мысли бегали по извилинам, но в сознание должны были ворваться только через секунду.
Сабин помедлил секунду и напоследок громогласно добавил:
– И последнее! До конца войны состав действующего Совета останется неизменным. Поскольку коней, как вы понимаете, на переправе не меняют! Теперь я хотел бы услышать комментарии от присутствующих по поводу текста ордонанса.
Сабин изысканно (насколько это было возможно с его весом) поклонился, и в зале, до которого наконец дошел смысл его несложного предложения, раздались жидкие, но восторженные аплодисменты. Тут же поднялся Трэйт.
– Простите меня, Сабин, – решительно заявил он, – но это не великий ордонанс, а собачье дерьмо. Великий Совет назначает губернаторов, губернаторы – управляющих поместьями, а управляющие выбирают Великий Совет. Получается замкнутый круг! Неужели вы думаете, что на Ассамблею приехали только идиоты, которые не поймут, что вы им предлагаете? Это же диктатура! Кроме того, члены нового Совета будут избраны завтра голосованием делегатов. С чего вы взяли, Сабин, что делегаты из Арана и Артоны проголосуют за действующий состав? За меня, за вас, вообще за лиц, им совершенно не известных. Все мы – боссонцы! С какой стати сервам из других марок отдавать нам власть над своими землями? Ведь не из чувства благодарности, в конце концов?
Советники зашумели.
– Тише! – успокоил многоголосый гул Сабин. – Я отвечу. Видите ли, маршал Трэйт, завтра утром на центральной площади соберется свыше двухсот тысяч человек, этих самых делегатов Всеэшвенской Ассамблеи. Однако численность солдат одного только Бургосского гарнизона составляет на сегодняшний день почти триста тысяч бойцов. Так вот: если Ассамблея не утвердит наш состав сама и самостоятельно, мы поможем ей сделать правильный выбор. Завтра на площадь вместе с делегатами выйдут солдаты гарнизона. Они встанут по периметру и пристегнут штыки. И если вы, Трэйт, не предадите нас, то полномочия Совета виликов будут завтра подтверждены!
Тут уж загалдели офицеры. Само предположение о том, что их вождь может кого-то предать, вызвало в их сердцах бурю возмущения, которая пока что не выплескивалась наружу, а бушевала внутри, выражаясь лишь в шепоте и тихих репликах, в гневных взглядах и резких жестах. Из стоящих вокруг офицеров вперед подался Бранд, махнул рукой, как мечом, открыл рот, чтобы что-то сказать, но не решился и торопливо залез обратно. Бесстрашный в бою великан и отпетый болтун, как всегда, оказался не многословен, когда требовалась демонстрация ораторского искусства в политических баталиях.
Гор укоризненно посмотрел на сконфуженного товарища, но тут же одернул себя – ведь сам-то он также не решился возражать Сабину.
Тут Трэйт поднял руку и галдеж прекратился.
Маршал встал, лицо его застыло, как восковая маска, а мускулы не двигались.
– Я не предам Совет, – сказал он глухо, – и если вы изволите завтра продавить свое решение силой, я подчинюсь и брошу армию на наших братьев-сервов, хотя мне это и не по душе. Но вы, Сабин, следите за своими словами! А не то в следующий раз я их затолкаю вам в глотку подошвой сапога. Второй раз предупреждать не буду. – Тут он сделал паузу и подытожил: – Мнение Совета мне понятно. Завтра утром солдаты гарнизона будут на площади!
Держась подчеркнуто прямо, маршал Трэйт резко развернулся на каблуках и вышел из комнаты. На несколько минут вслед за этим в воздухе повисло молчание. Затем один за другим офицеры стали покидать комнату, оставив виликов заседать одних. Вышел Бранд, вышел Крисс, вышел Никий. Гор немного отстал, пропуская прочих, и выходил одним из последних. Но когда он был уже у самой двери, Сабин внезапно подскочил с места, догнал его и подхватил за локоть.
– Останьтесь, Гор, – сказал он. – Эта часть нашего заседания касается и вас.
Гордиан немного поколебался, затем кивнул. Бранд, остановившись в дверном проеме, посмотрел укоризненно, но ничего не сказал и тихо удалился.
В комнате остались только Гордиан Рэкс и вилики восставших поместий.
– Я вижу, вам не понравилось, как я говорил с мастером Трэйтом? – начал Сабин, широким жестом приглашая Гора присесть на освободившийся стул.
– Полагаю, это не понравилось никому из офицеров, – спокойно ответил Гор, присаживаясь. – Трэйт – это душа армии.
– Возможно, и так, – согласился советник, – Трэйт – душа армии, согласен. Но мы, Совет виликов, это ее разум, ее голова. Трэйт не понимает, насколько важно нам не упустить из рук власть над освобожденными землями! Наша сила в единстве, а если в разных марках, да что там, в разных частях королевства возникнут разные сервские правительства с разными армиями, без единого координационного центра, восстание обречено – король раздавит нас поодиночке. Это очевидно для всех присутствующих, но не очевидно для Трэйта и для его офицеров!
– Кто бы возражал, – Гордиан пожал плечами, – я все это понимаю.
– Тогда вы с нами, с Советом, а не с этими армейскими выскочками?
– Ну, – помялся Гор, – во всяком случае, я не против. Все-таки я тоже военный и Трэйт мне не чужой. И потом, разве армия и Совет враги? Мы ведь делаем одно дело.
– Верно, верно, – быстро проговорил Сабин, бегая глазами по лицу Гора так, будто высматривал проявления недовольства. – Однако я хотел показать вам кое-что!
И он развернул перед Фехтовальщиком листы с текстом ордонанса.
– Здесь, в ордонансе, есть еще один пункт, и он касается вас, сударь. Взгляните.
Гор пробежал бумагу глазами и покачал головой:
– Вы делаете меня членом Совета виликов?
– Именно!
– Но я же… я не вилик. И не командующий армией, как Трэйт, Вордрик или Рихмендер. Я всего лишь полковник. Зачем?
Сабин засмеялся.
– Если мы продолжим использовать язык аллегорий, то вы, Гор, это знамя восстания! Как вы только что отметили, Трэйт – душа армии, Совет виликов – ее ум, но кто тогда ты, Гордиан Фехтовальщик? Ничего, если я буду называть тебя все же на «ты»? Отлично! Так вот я скажу тебе. Ты – живое воплощение нашей Свободы. Первый раб, снявший «хомут» со своей шеи! Первый раб, снявший ошейник с шеи другого раба! И разве не ты заключил сделку с викарием, обменяв кардинала на свободу для всех сервов Эшвена? – Сабин поднял голову, набирая в грудь воздух. – В каком-то смысле Трэйт прав! – воскликнул он. – Сервы других марок и провинций не знают ни меня, ни других членов Совета. Наши имена им ничего не говорят. Но твое имя, имя Гора Освободителя, Тринадцатого пророка и Апостола, известно каждому из тех, кто когда-то носил ошейник! И ты должен быть в Совете, мастер Гордиан, и только наша недальновидность, – он обвел рукой всех собравшихся, – не позволила тебе стать советником еще полгода назад. Я просил за тебя давно и вот сейчас наконец имею честь предложить тебе эту высокую должность. Что скажешь?
Гор усмехнулся.
– Что я могу сказать? – спросил он. – Не ожидал… Спасибо.
