Так или иначе, надо сбежать быстро и тихо. То, что обязательно нужно плыть на остров, у Василисы не вызывало никаких сомнений. Голос отца, просьба отца – это было ответом на ее многолетние тайные мечтания: папа не погиб, он вернется! Сколько раз девочка мечтала, что чудо произойдет, что отец просто попал в какую-то беду, вынужден скрываться, но все-таки появится дома! Василиса часто вспоминала, как перед самым отъездом отца встала ночью попить и услышала тихие голоса. Отец собирал вещи, искал потерявшийся фирменный блокнот и рассказывал бабуле, что не вполне понимает методы работы фирмы «Aqua pura». Да, ее ученым удалось вывести микроорганизмы, которые уничтожают пластик и другой опасный, неразлагающийся, порой ядовитый мусор. Но почему начальство велит проводить эти опыты в подводных пещерах с самой чистой, уникально чистой водой? Сначала работали в Корнуолле, потом продолжили в Бретани
[45]… Отец тогда обмолвился, что его бывший напарник Игорь Свиридов, тоже русский, потребовал у начальства объяснений, но их не получил и, разозлившись, уехал, ни с кем не простившись. Даже расчет не захотел получить!
А вскоре водолаз Рыбаков погиб. Нет, не во время исследования подводных пещер – по пути к очередному объекту. Сорвался с крутой скалистой тропы над морем и утонул. Очевидно, угодил в глубокую впадину, так что найти его тело не смогли. Именно поэтому Василиса с бабулей так долго не могли поверить в его смерть – все ждали, ждали: а вдруг вернется…
Но Виктор Рыбаков не вернулся. Однажды баба Катя брякнула: мол, его к себе забрала Маша, покойная жена. Ее могила теперь на дне Волги, вот и захотела, чтобы муж оказался к ней поближе.
Ох, как рассердилась бабуля! Накричала на бабу Катю, а потом почти год с ней вообще не разговаривала. А Василиса тогда только плечами пожала и ничего бабе Кате не ответила. А что отвечать на такую глупость? Отец утонул где-то в Атлантическом океане, а мамина-то могилка – на дне Волги…
Но неужели папа не утонул?!
Василиса подумала-подумала и начала собираться. Надела джинсы и кроссовки. Вообще-то вчера в них было жарковато, да и сегодня жара навалится, поэтому лучше бы идти в бриджах и босоножках, но на острове трава, наверное, высокая, поэтому джинсы и кроссовки для поездки туда – самое то. Причесалась, заплела косу и вышла из комнаты. Однако ванная на втором этаже оказалась занята: слышно было, как из крана льется вода и громко фыркает Шварц.
Ничего себе – этот засоня умудрился встать в такую рань! Ну как теперь от него смыться? Ведь отец просил никому ничего не говорить. Однако без Шварца обойтись будет сложно: Василиса почти не умеет грести… Ладно, как-нибудь справится с веслами, только уходить надо побыстрей.
Она крадучись спустилась на первый этаж, поспешно умылась в маленькой нижней ванной, пошла было к выходу – и вдруг остро захотела есть. Может, прихватить что-нибудь с собой из холодильника? Открыла дверцу и даже головой покачала при взгляде на забитые продуктами полки…
История наполнения этих полок заслуживает отдельного описания.
Вчера, когда ребята привели домой Тусег Ырку, странная девчонка была просто никакая! Ее трясло, слезы так и лились по щекам…
– Живую воду, живо, живо! – бормотал Шварц, цитируя «Тень», но Тусег Ырка и так наплакала реки и озера, да еще и с волос и с многострадального синего халата текло-струилось неостановимо.
Василиса включила бойлер и начала было наполнять ванну горячей водой, но Тусег, сердито что-то буркнув, быстро переключила кран на холодную. Василиса махнула рукой на причуды этой странной девчонки и пошла на кухню, где, посвистывая и уныло глядя в окно, сидел Шварц.
– Слушай, это что было вообще? – спросила Василиса. – Или нам все привиделось?
– Не надо размышлять – это слишком страшно, как написал один знаменитый драматург в своей пьесе «Дракон», – махнул рукой Шварц. – Я с ним совершенно согласен. Кроме того, я уже проголодался, от печенья остались одни воспоминания, а на пустой желудок мне всегда делается еще страшнее. Потому что перспективы поесть – никакие. – И уныло вздохнул.
Причина его уныния была Василисе понятна: ничего, кроме сырой рыбы, в доме по-прежнему не имелось. Холодильник оставался пустым. А ведь, как известно, еда – это лучшее лекарство против стресса. Предположим, для Тусег Ырки в качестве антистресса сойдет и сырая рыба. А другим как быть?!
– Слушай, весь мир таков, что стесняться нечего, – буркнул Шварц, добавив как бы в скобках: – Это из «Обыкновенного чуда» – и продолжил нерешительно: – Я к чему веду? Так есть охота, что, может, перестать стесняться и пойти с повинной головой к бабе Кате? Она небось уже отошла, накормит нас чем-нибудь нормальным?
Василиса пожала плечами. Возвращаться к бабе Кате не хотелось. Ну вот не хотелось, и все! Даже почему-то боязно было.
– Давай лучше посмотрим, сколько денег у нас осталось, и сходим в магазин.
– А толку-то? – безнадежно вздохнул Шварц. – Татьяна нас с порога пинками погонит. Вспомни, какая она была на берегу. Уж думал, с кулаками накинется! А главное, – он взглянул на часы, – магазин до пяти работает, а уже семь. Если честно, к бабе Кате мне тоже неохота. Придется эту рыбу жарить!
Василиса скривилась. Рыбу жарить?! Без масла?! Без соли?! Без муки?!
В эту минуту кто-то постучал в дверь.
– Наверное, иностранка вернулась, – обрадовался Шварц. – Может, привезла какую-нибудь еду?
Ребята наперегонки кинулись к двери, распахнули ее – и замерли: на крыльце стояли продавщица Татьяна и белобрысый долговязый Сереженька. Теперь Василиса вспомнила: этот мальчишка учился двумя классами старше и славился своим задиристым, хулиганистым характером. Сейчас, впрочем, он выглядел сконфуженным и смирным. И Сереженька, и Татьяна держали в руках объемистые пластиковые пакеты и с явным облегчением брякнули их на пол.
– А где иностранкина дочка? – спросила Татьяна. – Как ее, Тасей, что ли, кличут? Или Иркой? Никак не разберусь! Мы вот покушать ей принесли – поблагодарить, значит. Ходят слухи, ее, бедняжку, одной сырой рыбой кормят. Тут вот творожок, сметанка, колбаска, прянички да разного такого-всякого домашнего соленья-варенья, ну и огурчики свеженькие с нашего огорода, и малина… Вы тоже угощайтесь, тут на всех хватит.
Василиса растерянно моргнула:
– Да вы ж, тетя Таня, вроде ругались на берегу…
– Да я ж не знала, – с покаянным видом брякнула Татьяна. – Я ж и подумать не могла, что Тася – или Ирка, да хоть горшком назови! – спасала моего сыночка и его товарища. Да ты сам расскажи, Сереженька!
Сереженька покраснел, долго мялся, путался в словах, но наконец смог поведать, что до самого острова они доплывать не собирались, думали где-то на середине реки порыбачить. Но только остановились и закинули удочки, как вдруг услышали: кто-то чудесно на острове поет. Птица какая-то. И поет лучше соловья! Быстренько смотали снасти и поплыли туда: очень уж любопытство разобрало! – но округу вдруг заволок туман, да так, что не видно стало острова, а по воде поплыли какие-то белые, в красных пятнах, жгуты – наверное, водоросли. Парни захотели посмотреть, что это такое; начали было подгребать ближе, как вдруг раздался ужасный крик, визг, вопль, да такой, что чудесного птичьего пения из-за этого шума стало почти не слышно, а потом поднялись волны, и лодку понесло к берегу. Рыбаки сначала пробовали грести против волн: им все еще было любопытно поглядеть на красные водоросли, да и надеялись, что пение возобновится, – но тут водоросли стремительно приблизились к лодке и начали оплетать весла. Сладкие трели совсем стихли, а пронзительный вопль сделался оглушительным. Волны словно раздвоились: одни отталкивали скрученные в жгуты водоросли подальше от весел, а другие тащили лодку к берегу. Теперь уж гребцы почуяли неладное и стали сами вовсю орудовать веслами. Так и вырвались из тумана, а заодно от пугающих красно-белых водорослей. А тут, на берегу, эта девчонка, как ее там, криком кричит и по воде хлещет, волны нагоняя… – Сереженька умолк и не без труда отдышался, как бы заново пережив эти ужасы.
