Пейзаж менялся. Постепенно полей и лужаек становилось меньше, равнина сменилась холмами, холмы покрылись лесом. Затем лес снова отступил, и взору Гордиана открылась величайшая река Эшвена – могучий Кобурн, влекущий свои воды через весь континент. Далее дорога шла вдоль берега реки, то удаляясь от него, чтобы обогнуть поросшие камышом болота, то приближаясь к реке вплотную, чтобы следовать вдоль уютных песчаных пляжей и крутых глинистых обрывов.
В другой ситуации зрелище великой реки, ее заводей и живописных берегов, возможно, и пленило бы Гора. Возможно, он даже сделал бы пару снимков на память, однако на этот раз зрелищный вид был ему совершенно безразличен. Он тщательно зафиксировал в своей памяти места переправ и названия речушек, то и дело впадавших в Кобурн с их берега, чтобы при случае знать, какие преграды придется преодолеть если придется здесь следовать снова. И только. В остальном чудесный пейзаж его не интересовал. Водный поток, ничуть не оскорбленный презрением бывшего демиурга, мог спокойно двигаться дальше.
Гордиан, подробно изучивший карту Эшвена, изъятую им из библиотеки, знал, что Кобурн, начав свой путь из Корнакских гор на севере Эшвена, через Кербуль и Бронвену следует на юг, смыкаясь по пути с другими многосчиленными и многоводными речными потоками. Затем он достигает Риона – крупнейшего города Артошской марки и, наконец, за километров сто до океанского побережья разворачивается широким разлапистым устьем, на берегах которого выситься знаменитая столица единственного планетарного государства, великий город Бургос.
Впрочем, шли слухи, что Его величество Единый король Эшвена (сиречь и всей планеты) Боринос Первый Победоносец имеет твердое намерение перенести столицу из Бургоса в новый град КароБерг, что основан им несколько южнее, на побережье, дабы столичный город был еще и портом, однако никакой ясности среди сервов по этому поводу не было, ибо до них никто последние новости из королевского двора, естественно, не доносил. Да и лавзейцы этими новостями не особо интересовались.
Как бы там ни было, дорога, шустря и петляя, вела их на юг, к провинциальной столице Боссона городу Бронвене.
К дуэльным боям, к славе, а может быть, и к смерти.
Гордиан поправил на плече свой серый кадетский плащ (эх, ведь так и не досталась ему епанча) и принялся мысленно прокручивать в голове замысловатые фехтовальные финты и наскоки.
Спустя три дня они прибыли в Бронвену.
* * *
Сказать, что провинциальная столица Боссонской марки поразила демиурга Гора, значит не сказать ничего. Нет-нет, в своей долгой трехсотшестидесятилетней жизни он видел множество городов. Городов, значительно больше и шумнее Бронвены, более помпезных и важных. Городов, более именитых и значимых. Городов, населенных необычными людьми и даже нелюдьми. Городов, переполненных толпой и попросту, пустых, мертвых.
Однако Бронвена была волшебна, именно сказочно волшебна.
Она не блистала роскошью дворцов и величием монументов. Бронвена не поражала, не ослепляла архитектурой, она в буквальном смысле излучала изысканность! Фигурные фонтаны и увитые плющом беседки городских оранжерей, раскрашенные цветами газоны и залитые светом скверы и площади, все-все в Бронвене выглядело миниатюрно, сказочно и чудесно. Каждое сооружение, каждый дом, каждая установленная на улице статуя и даже каждое общественное здание вроде ратуши или суда было окутано той неописуемой аурой индивидуальности, которая присуща только подобным старинным, игрушечно-антикварным городкам.
Действительно, красивый город, подумал Гордиан. И кому пришло в голову делать из этого архитектурно-оранжерейного шедевра место для проведения гладиаторской бойни? Вот бы знать!
Тем временем команда Лавзейской школы добралась до места своего квартирования, которое оказалось отелем лорда Брегорта. Насколько Гордиан понял из путаных объяснений Бранда, в крупных городах (а по боссонским меркам Бронвена была, безусловно, крупным городом) каждый уважающий себя шательен считал долгом иметь большой дом, в котором гостил время от времени, когда дела требовали его присутствия в этом поселении. Такой «гостевой дом» по странной прихоти лингвистики традиционно носил название «отеля», хотя конечно же никакого отношения к известным Гордиану отелям, то есть гостиницам для туристов, не имел.
Отель оказался красивым старинным зданием в пять этажей с фигурной крышей, сложной и замысловатой готической отделкой фасада и многочисленными скульптурными группами в виде колесниц и грифонов по периметру. Окна его украшали резные решетки, к тыльной стороне прилегал сквер, а чугунный забор в виде хитросплетения виноградных гроздьев и мощная двухстворчатая дверь для выезда экипажей дополняли облик здания.
Лавзейцев радушно встретили местные сервы, их разместили быстро и довольно комфортно. Каждому была предоставлена отдельная комната с кроватью и шкафом, набор постельных принадлежностей, а также возможность принять настоящий душ в общей душевой.
Спустя час Трэйт вызвал всех посвежевших после водных процедур консидориев в содержавшийся при отеле тренировочный зал.
– Ну, други мои, – сказал важно Трэйт, – свершилось! Мы на авеналиях в Бронвене, и в следующие несколько дней решится, не зря ли вы и я, ваш старый дацион, ели хлеб нашего лорда и портили портки весь прошлый год. Вы готовы к сражению?!
– Кхарр-ра! Кхарр-ра! Кхарр-ра! – прорычали консидории боевой клич Боссона, и Гор, сам не зная почему, с энтузиазмом присоединился к ним.
– К смерти и победе готов! – вскричал Трэйт и консидории, все как один, громогласно повторили его клич.
Затем бойцы обнажили мечи. Каждый по очереди поцеловал свое оружие, прошептав перед ним три клятвы верности – священному ремеслу консидория и присяге, которую он принес при получении епанчи; своему господину, достойнейшему из лордов, и, наконец, своему клинку, который завтра напьется болью от резаных ран и самоvй, пропахшей трудом и мукой, человеческой смертью.
Вслед за прозвучавшими клятвами, торжественно, с поклоном своему дациону, бойцы по очереди вложили благородное оружие в ножны!
Гордиан последним посмотрел на рапиру, только что сорванную им с пояса. Лезвие необычного для этого мира оружия блистало тусклыми холодными переливами. И хотя падший технобог, лишенный мистических предрассудков, относился к своему техничному, узкому и злому клинку лишь как к бездушному инструменту, созданному безумным человеческим гением для убийства себе подобных, трепет и благоговение, с которыми остальные лавзейцы прикладывались к своим обильно умытым кровью клинкам, заставили и его посмотреть на эту отточенную металлическую полоску совсем другими глазами.
«Мой меч, – сказал он себе, – моя жизнь и смерть моих врагов. Не подведи!»
Он дотронулся до него губами. Сталь вздрогнула в его руках как живая, ответив на поцелуй леденящим сердце трепетом.
Взяв рапиру за рукоять, Гор одним движением, не глядя, со стуком вложил ее в ножны. Кхарр-ра! Да! Победа или смерть!
Немного приведя себя в порядок, лавзейцы вышли из отеля Брегорта и организованным отрядом при оружии направились в сторону площади Ристалищ.
