– Чтоб тебя, жри давай, – ласково сказал я, набрав горсть каши и протянув сквозь прутья. – Свалилась же на мою голову.
Удивленная мордочка переместилась с каши опять на меня:
– Рр?
– Рр! – Я поднес кашу к своему рту. – Вот так, поняла?
Втиснутая в клетку лохань не вызвала у Пиявки энтузиазма, а из рук она поела. Когда посудина опустела, Пиявка благодарно лизнула меня в ладонь.
– И не думай, – напутственно попрощался я.
Тома все это время с умилением следила за нашими взаимоотношениями.
– Ни слова, – строго сказал я, когда вновь укладывался рядом.
Теперь Тома следила за дымом от костра, хорошо видным в ночи. Сначала он поднимался вертикально, а на некоторой высоте резко менял направление на горизонтальное.
– Не знаешь, почему это? – Тома с любопытством указала на природное явление.
– Давление, – умно сказал я.
– Что – давление?
– Папа так говорил, – признал я, что дальше ничего не знаю – Вроде бы, дело идет к дождю.
Стала понятна предыдущая суета с постройкой навеса. Обычно ночевали просто на земле.
И в тот же миг ливануло. Могуче разгоревшийся костер шипел, злился, но не сдавался. Бойники в своем шалаше ежились, стоявшие в дозоре прижались к деревьям. К нам под навес вода летела в основном с открытой стороны, на ноги. Многослойный лапник крыши спасал от основной падавшей с неба массы, но не от всей.
– Ррр! – жалобно донеслось из клетки.
Опять забыли. Я бросился под дождь. Несколько бойников последовали моему примеру, надрубая и обламывая ветви и укрывая ими клетку.
Вернувшись, я наткнулся на Томину улыбку:
– Ты за ней так ухаживаешь, аж завидно.
Типа, шутит. Ну-ну. На себя посмотри, зоофилка.
– У тебя свой ухажер имеется, – не удержался я, чтоб не уколоть. – А вообще, зависть – плохое качество.
Юлиан интуитивно понял, что один поступок стоит тысячи Томиных слов. Он развернулся на девяносто градусов и лег вдоль открытой части шалаша, куда долетали капли, а Тома, показав мне язык, переместилась вглубь на сухое место.
Есть такая оптимистячья фраза, часто жалуемая взрослыми подросткам по поводу и без: «У вас все впереди». Да, у нас все было впереди. Что и тревожило.
Глава 7
Я мучился под навесом в мокрой одежде и искоса наблюдал за Пиявкой. Ко мне противно липла ткань, а человолчица спокойно обсыхала, не реагируя на иногда падавшие с импровизированного потолка новые капли.
В недавних боях Пиявке ощутимо досталось. Левая нога слегка подволакивалась. Прыщавый лоб и щеки были в многочисленных ссадинах. На затылке вырван клок. Спина, грудь и живот вертикально исполосованы: видимо, довелось катиться по осыпавшимся камням. Хорошо, что она ничего себе не сломала. Кто ломал, тот долго не жил. После нашего с Томой и Юлианом ухода стая дважды покоряла казавшуюся неприступной гору: уходя на ту сторону и вскоре возвращаясь обратно, когда в страхе бежала от чего-то. Сюда стая бежала настолько спешно, что напоролось на войско, которое трудно не заметить, если не нестись со всех ног. Что же произошло в долине? Кто гнал оттуда человолков: разукрашенные дикари с каменными топорами или рыкцари из отряда Малика? Сумел ли Малик сломить сопротивление, свалить хранителей и захватить старые записи? Не прорвались ли туда рыкцари из других отрядов?
Я многое отдал бы за информацию, что там сейчас происходит. Пиявку не спросишь. А жаль. Живой свидетель.
Свидетель беззаботно дрых, вытянувшись вдоль клетки. Грязным ступням места не хватило, они торчали сквозь жерди. На них лилось, что самочке нисколько не мешало. Худая, как смерть, она мерно дышала, чувственно скалясь во сне. Ребра и тощие конечности выпирали острыми краями, превращая фигуру в рыбий скелет. Бедра были расцарапаны вдрызг, на обращенном ко мне левом – глубокий порез, локти и колени разбиты, а узкая грудная клетка вообще выглядела сплошным синяком, к счастью, уже спадающим.
Пиявка дернулась во сне, будто ощутила взгляд. Затем, опрокинувшись на бок, она свернулась в клубочек, и раздался конвульсивный всхрап.
Завидно, блин мне в тарелку. Где недавние естественность и практичность поступков? Нет, теперь я должен терпеть неудобства в угоду условностям, лежать в мокром, как описавшийся младенец в пеленках, потому что взрослые так решили. Тома права, не нужны лишние запреты там, где можно без них. Если мы почему-либо задержимся в этом мире, я создам движение «Назад к природе». Что-то мне говорит, что Тома поддержит. Только, боюсь, она та-а-ак поддержит… что вернувшись Домой (с большой буквы, чтобы не путать с местным «домой»), долго отвыкать будем.
Она уже цариссита. Почти царисса. Я, если не спалюсь, однажды стану царевичем. Пусть фиктивным, но ведь никто не узнает. А вдвоем да при титулах мы с Томой – сила. Сами начнем законы устанавливать. Папринция подключим, он тоже не последний человек в местной пародии на земное средневековье. Надеюсь, он поддержит.
Поглядев на корчившегося на земле худого и сутулого дядю Люсика, который даже во сне поправлял юбку, подумалось, что не поддержит. Старшее поколение консервативно. Такие ни за что не захотят ходить без одежды, потому что вместо того, чтоб спортом заниматься и себя в форме держать, они сидят сиднем и принимают всякие ограничивающие законы.
Не лежалось мне мокрым, ну хоть тресни. Опять выскочив под дождь, я отрубил мечом пару ветвей-рогатин и на зачищенных от листьев раздваивавшихся сторонах разместил донельзя мокрую рубаху, вознеся ее повыше, под самый потолок навеса. Тепло от боровшегося с дождем огня, плевавшегося дымными искрами, теперь сушило не только покрывшуюся пупырышками кожу.
Глядя на мои мучения, Юлиан отстегнул ремни и пластинчатые латы и стянул с себя рубаху:
– Держи.
Не дав мне возразить, он принялся надевать латы на мощный голый торс.
– У меня не просто ухажер, – с гордостью заявила Тома из темной глубины. – У меня настоящий джентльмен!
– Спасибо. – Ответную язвительную колкость я оставил при себе.
В отличие от насквозь промокшей моей одежды, рубаха Юлиана была лишь чуть сырой от прилетавших снаружи капель, и она оказалась настолько широкой и длинной, что я безбоязненно смог снять и юбку. Юбка тоже заняла место на импровизированной сушилке.
Теперь Тома решила проявить благородство:
– Иди сюда, – указала она в самую глубь, себе за спину, сдвигаясь вплотную к улегшемуся Юлиану.
Оставшийся у нас в ногах дядя Люсик поднял сонное лицо, посмотрел на наши странные пертурбации, и вновь заснул.
Проверив рукой доступность оружия, я прижался к спине Томы, а она – к своему «джентльмену», успешно справившемуся с обязанностями кавалера и просто хорошего человека. Иногда сквозь толщу листьев и хвои просачивалась и падала на лицо холодная капелька. Шум дождя упорно вызывал не сон, а мысли. И не только у меня.
