Хм. Местность незнакомая. И – горы. Это у нас-то, где горой называют холмик или склон оврага. Мираж, что ли?
– Малик! – истерически донеслось с другого края гигантского сеновала.
– Шурик, – обрадовался лысый громила голосу приятеля. Его рука призывно вскинулась. – Мы здесь!
– Алло, кинь маяк!
– Не видит. Нужно обозначиться.
Огромными охапками Малик стал подкидывать сено вверх. Сработало. На четвереньках, смешно подбрыкивая на проваливающейся поверхности, одессит карабкался курсом на соломенный гейзер, словно свинка по трясине – сияя незагорелыми округлостями и при остановках прикрываясь одной рукой, поскольку другая использовалась в качестве третьей точки опоры.
– И как вам это нравится? – Добравшись до нас и плюхнувшись рядом, Шурик почесался. – И, я дико извиняюсь, где мы?
– Где Тома? – спросил я главное.
– Там. – Последовал мах рыжей головы далеко назад. – Я ей не фреберичка.
– Фре… кто?
– Нянька. Не нянька. Я.
Малик уточнил:
– С ней все в порядке?
– Люди, что за геволт? Я вас умоляю. Не хочу расстраивать, но у нее все в лучшем виде.
– И все же. – Большие черные глаза Малика стали тоньше прорези для кредитки, и что-то подсказывало, что в таком настроении банкомат денег не выдаст. – Почему она там, – лысина грозно качнулась назад, – а ты здесь?
– Только не надо ой. Нет, сначала ваша лялечка об меня грюпнулась всем центровым фасадом, а как скикнула, что из платьев на ней только мама не горюй и природные украшения, так будто гэц укусил. Слиняла бикицер в кусты, только булки сверкали.
Я нехорошо зыркнул на Шурика.
– Нет, попал таки под раздачу, сто раз пардон. Я, на минуточку, тудою и не смотрел ни разу, – выдал он в ответ, хотя вопроса не прозвучало. – В какое место мне этот гембель? Или оно мне надо? Бо на шо там смотреть, вы меня извините? Что свинью брить: визгу много, навару на грош. Кино и немцы. Или мне было дожидаться конца этого грандиозного шухера с воплем и танцами? Очумелая мамзелька – в кусты, в тенек, нервы подлечить, а я тихо-мирно поперся до вас, что сидите среди здесь как два придурка в три ряда. Может, уже двинемся обратно? Вдруг помощь нужна?
– Самый умный, да? – вспыхнул горбоносый пилот, утомленный казавшимся неиссякаемым потоком слов и пораженный финалом, как червяк каблуком.
– Спасибо за комплимент. Таки или как?
– А я о чем с самого начала?! – взревел огромный Малик.
Он первым кинулся в сторону пропавшей Томы, то есть туда, откуда прибыл одессит.
– Смотрите! – я застыл, указывая вперед на дерево с водруженным над верхушкой флагом.
Флаг сползал, стягиваемый снизу кем-то невидимым.
– Капец на холодец, – пробормотал Шурик.
– Как раз там, – подтвердил я затейливую мысль нашего Цицерона, – прямо.
Быстро перебирая всеми конечностями, наша тройка ринулась вперед.
Потом спереди донесся лай. Дикий. Грозный. Беспощадный. Многоголосый.
Глава 3
С круглыми от страха глазами из кустов на нас мчалась Тома. На ней была одежда: широкие штаны по щиколотку и облегающая жилетка на тесемках. Все невыносимо серое, потертое. В руках – ворох тряпок. Одежда для нас. Украла?!
Собачьи рык, рёв и лай неумолимо приближались. Десятки злобных голосов раскатывались по долине, от бьющих по нервам низов уши сворачивались в трубочку.
– Помогите! Ой, мама. – Тома споткнулась, ноги повело, она едва не упала.
Треск веток под голыми ступнями сменился шорохом разлетавшегося сена.
– Мы рядом! – прогрохотал Малик во всю силу легких.
Бег на карачках по пересеченной местности, которая проваливается под тобой как болото, не мой конек, и я безнадежно отстал. Зато в Шурике взбурлила смесь паники с совестью, и он обогнал даже загорелую гору мышц, что проламывала пространство сверхзвуковым бульдозером. Одессит же словно катился: пухленький, сосредоточенно-взъерошенный и неудержимый.
Позади Томы из кустарника вырвалось первое исчадие ада – на сенохранилище впрыгнул пятнистый волкодав с меня размером. Истекавшая слюной пасть оскалена, в глазах – жажда убийства.
– Фу! – заорал Малик.
– Сидеть! – внес лепту одессит. – Чужие!
Команды, дрессурой доводимые до автоматизма, не сработали. Перед нами не домашняя собачка. И не сторожевая. Может, пастушья? Где же пастух?
– Уберите собаку! На людей кидается! Загрызет же! – тонко и звонко завопил я.
Вместо ответа из леса вынеслась еще пара чудищ, а на подходе, судя по звукам, еще дюжина.
Пес догнал Тому и бросился на нее, когда она почти добралась до нас. Клацнули клыки, у меня замерло сердце. Томе повезло, трофей – только штанина.
Пушечным ядром пронесся Малик последние метры, но Шурик уже кинулся на собаку, как вратарь на мяч, и окрестности взорвались его воплем: клыки рвали новую добычу. Дрожащая Тома повисла на мне:
– Ой, Чапа…
Еще слез не хватало. Неуместные объятия взвинтили адреналин до предела. Даже до запредела, если так можно сказать. А и нельзя – без разницы, ведь было именно так.
Прижав к себе и чмокнув в щеку, следующим движением я оторвал Тому от себя:
– Закопайся. Чем глубже, тем лучше.
– А ты?
Ее руки уже рыли внушительную яму. Молодец, девчонка, не пропадет.
– Оденься! – прилетело мне вдогонку, когда Тома осознала ситуацию.
Вот и хорошо. Поздравляю с возвращением в реальный мир.
Отчаянно труся, я выдвинулся в сторону битвы и понял, что опоздал. К сожалению и к счастью. Шурик баюкал порванную руку и жутко выл на пределе слышимости, его сидящее тело мерно раскачивалось. Дергались в конвульсиях растерзанные до костей ноги, выставленные вперед. Абдул-Малик (совесть не позволяла назвать его сейчас просто Маликом) весь в крови и шерсти, своей и собачьей, натягивал принесенные Томой штаны.
– На! – Ко мне прилетела охапка оставшихся тряпок.
Поскуливавшая мохнатая горка мяса с перебитым позвоночником валялась в стороне: старалась то ли уползти, то ли, наоборот, продолжить драку. При всем желании не могла ни того, ни другого. Еще одна признаков жизни вовсе не подавала. Третья хрипела свернутой головой с выдавленными глазницами.
– Как?! – Мозг отказывался верить увиденному.
– С трудом.
Большего я не дождался: целая свора таких же созданий с шумом вывалилась из леса. Участь сородичей их не смутила, они почуяли кровь. Нам осталось жить с полминуты.
Штаны из дерюги на тесемочках оказались безразмерными. Пуговицы, молнии, липучки и застежки отсутствовали как класс. Тканью легкой жилетки, подобной Томиной, я хотел перевязать Шурика.
