В голове Игоря все выглядело иначе. Там было светло и хорошо.
Когда силы, наконец, его оставили, он упал. Игорю показалось, что он валится пьяный, хохоча, под девичий визг и смех…
На самом деле он просто рухнул на широкие каменные ступени собора Александра Невского. Подтянул к себе мертвое тело и вцепился в него из последних сил, не желая отпускать.
Потом сознание оставило Морозова окончательно.
Мир погрузился в темноту.
Игорь уже не видел, как дверь храма бесшумно открылась и вниз по ступеням скользнула черная тень…
Поп был худ, имел куцую, торчащую вперед бороденку и водянистые серые глаза. Он был одет, как и полагается, в черную рясу. На узкой груди висел огромный, грубо сделанный металлический крест. Тяжелый и неудобный. Казалось, что этот предмет вырезан автогеном из куска толстой листовой стали. Но в современном мире это было невозможно: вряд ли при церкви был автоген. Поэтому Игорь лишь гадал, откуда взялся крест. Спрашивать было как-то неудобно.
На самом деле, поп был пресвитером. Он был не стар, но выглядел неважно. Ряса висела на нем, как на вешалке: то ли была велика, то ли священник всерьез исхудал.
Впрочем, несмотря на худобу, в жилистом теле скрывалась недюжинная сила. Ведь именно этот человек сумел втащить в собор Игоря вместе с прижатой мертвой хваткой Леной.
Морозова колотило, трясло в лихорадке. Почти сутки он метался в бреду. Поп, которого звали Андрей, давал ему пить что-то кислое, периодически прикладывал ко лбу смоченный холодной водой платок. И молился. Больше он ничего сделать не мог.
Может быть, кто-то на небе услышал голос одинокого пресвитера, а может, организм Морозова оказался сильнее накатившего безумия, но на второй день Игорь открыл глаза.
Он был слаб, но сознание постепенно прояснялось.
Пресвитер не дал ему сразу встать. Принес миску с пюре, от которой Игорь поначалу шарахнулся, как от огня.
— Ты чего? — не понял священник.
— Что там? — хрипло спросил Морозов, кивая на миску.
— А, пустое, — вздохнул поп. — Травки разные. Курочку бы хорошо, да где ж ее, милую, возьмешь? Но ты ешь всё одно. В тебе сил-то и нету совсем.
Игорь настороженно пригляделся к миске, взял ее в руки и с опаской попробовал зеленую кашицу. Нельзя сказать, что это было вкусно. Но зато там не было мяса.
Не доев, Морозов вздрогнул. Отставил миску.
— Где Лена?
Он попытался встать. Священник его остановил.
— Погоди ты!
— Девушка со мной была… Где она?
— Так ведь… — По лицу священника пробежала тень. — Умерла она, страдалец. Умерла.
Игорь прерывисто вздохнул. Кивнул.
— Знаю. Тело где?
— А тебе зачем, позволь спросить?
— Похоронить, — тихо ответил Морозов.
— Вот оно как. — Поп пригладил бороденку. — Тогда, стало быть, я верно поступил. Пойдем-ка…
Он помог Игорю подняться и повел его в полумраке собора.
— В этой жизни ведь как бывает, — говорил священник, пока Морозов медленно, неуверенно переставлял ноги, — грешит человек, грешит, не задумывается. А потом, в последнюю минуту, посмотрит на дела свои, да такой его ужас обуяет, такое раскаяние. На все он готов, чтобы вину свою искупить, чтобы сделать все как надо, как должно. Что тут сказать-то? Кто ж такого осудит? А безгрешных нет. Не бывает так, чтобы жил-жил, а греха миновал. Так что про это и спрашивать не буду. Грешен и сам… А уж женщине-то вдвойне сложно греха избегнуть, природа ее такая.
Он толкнул большие двери, те отворились со скрипом.
В прошлой жизни Игорь бывал здесь нечасто. Он был когда- то крещен, но, как и большинство современных людей, не придавал этому особого значения. Заходил в храм больше из любопытства, нежели по велению души. Ему запомнилась вся эта позолота, богатый орнамент, иконы в красивых окладах. Тут всегда было странно и спокойно. Пахло ладаном, горели свечи, толкался народ: туристы и верующие. Перед храмом вели свой нехитрый бизнес нищие…
Так было раньше.
Сейчас все изменилось.
Морозов даже остановился, недоуменно оглядываясь.
— Удивляешься, — хмыкнул поп. — Вот так… Всё растащили. Чего ради? — Священник показал в угол: — Я вон там очнулся. Настоятель тоже. Он пытался сначала людей удержать, успокоить… Убили его.
— Настоятеля?
— Его, родимого. Ночью пришли и убили. Потом и коны потащили. Оклады выдирали. Тех, кто не убежал, били смертно… Ох, вандалы. Я в подвалах прятался. Не нашли.
— Повезло, — тихо сказал Игорь.
— Какое там! Это промысел божий. Наказано мне за грехи мои службу церковную нести, просвещать дикарей, со злом бороться. — Поп необычным, каким-то домашним жестом погладил царапины на стене. — При чем тут везение? Все по воле Божьей. Испытание суровое. — Он помолчал. Затем добавил: — А из икон… вот только ее и сохранили.
В центре храмового зала на подставке стояла икона Божьей матери. Перед ней теплилась свечка. Рядом же стоял гроб, в котором лежала Лена.
Игорь подошел к ней, дотронулся до лица. Кожа была холодна.
— Пока ты без сознания был, я по ней молитвы читал, за душу ее грешную, значит. — Священник подошел сзади совсем неслышно. Спросил с искренней наивностью: — Она ведь хорошая была женщина, да?
— Самая лучшая, — ответил Игорь, не отрывая от Лены взгляда. — Самая лучшая.
— Я так и подумал, иначе чего ж ты за нее держался-то так. И то, что ты похоронить ее хочешь, тоже хорошее дело. Нынче бросают покойников где попало… А это не по-христиански, нехорошо так. Дикость. Варварство…
Священник еще что-то говорил, вроде как проповедь, что-то про грехи, про тьму, что «опустилась», про последние дни, но Игорь не слушал. Он просто смотрел на свою женщину. Ту, которая ушла, но будет ждать его где-то там, на другой стороне, за гранью. Обязательно будет ждать. Уже ждет. И дождется… Он совершенно точно это знал.
— …гроб-то я сам сколотил. Для себя берег, но вот, видишь, как пригодился… Значит, мне не срок еще. Значит, не искупил еще.
Игорь вздрогнул.
— Что?
— Я говорю, поскольку родственник ты ее, то тебе решать. Хочешь, в саду зароем. Там земля, конечно, не сахар, но все братья там лежат. Вроде как святая земля. А если не хочешь, так — где в другом месте…
— Нет, в саду.
Поп кивнул.
— Это правильно. Только тогда поторапливаться надо. Все ж лето… — Он сочувственно посмотрел на Игоря.
— Да-да, — ответил Морозов. — Конечно.
С могилкой управились только к вечеру. Копали долго, тяжелая слежавшаяся земля поддавалась с трудом. То и дело попадались корни, которые надо было перерубать. Для этой цели опытный священник принес ржавый пожарный топорик. Лопата была одна, рыли по очереди. Несмотря на худобу, поп был жилист, махал черенком как заведенный, и Игорь, который уставал быстрее, с некоторым стыдом передавал ему лопату.
