Пальцы онемели, сжимая руку Степана. Но я держу, словно они вросли в его кожу. До боли, до муки вросли.
Его лицо искажено ненавистью, он не отступит и я не отступлю.
— Остановитесь! — слышу голос следователя откуда-то издалека.
Ногой бью Стёпку по лодыжке и он падает, увлекая меня за собой.
Он падает, я на него и чувствую… как пронзает моё тело тонкое лезвие.
Вижу глаза Стёпки. Испуг, страх. Ненависти нет уже. Есть растерянность.
Степан отпускает меня, а я валюсь. Бессильно падаю в сторону, на бетонную крошку.
Несколько секунд я смотрю в утреннее небо. Бездонное, голубое…
Закрываю глаза и пропадаю в бездну.
***
Открываю глаза от страшного шума в голове, в ушах. Вокруг что-то шумит, гудит, трезвонит.
Проснулась, вернулась в сознание и сразу вспомнила, как летела привязанная к камню. Сейчас лежу на носилках, укрытая тёплым одеялом и моргаю, пытаясь рассмотреть хоть что-то.
Вижу над собой небо. Пустое, без облаков. И всё. Не могу ничего увидеть по сторонам. Слышу, вокруг суета. Краем глаза угадываю это врачи, полицейские, бегут, кричат. Почему они кричат все и сразу? Не понимаю, почему так шумно.
Не чувствую тело. Только боль. Сплошная, ноющая, режущая, всеохватывающая боль в теле. Непонятно. Как так получилось.
Но я всё ещё жива. Всё болит, но жива ведь.
Двигаться не могу, тело стянуто ремнями. Зачем? Постаралась приподнять голову. Боль пронизала тело. Я вскрикнула и откинула голову на твердую подушку.
Меня несут, куда, не могу видеть. С трудом, превозмогая острую боль, повернула голову в сторону и…
Волков.
— Волков! — кричу, но он не слышит.
Его тоже несут, но ещё не успели укрыть, и я вижу всю эту кровь, сплошное кровавое пятно.
— Волков! Нет, нет, Андрей! — кричу, а он не слышит.
Глаза закрыты, голова болтается, в такт шагов.
Я не вижу его лица. Не вижу. Боже, что с ним? Тоже упал, разбился?
— Волков! Господи! Андрей!
Носилки пронесли мимо меня.
— Подождите, нет, подождите! — кричу, но кажется, никто меня не слышит, я сама себя не слышу.
Ни голоса, ни крика. Ничего не слышу. Только голоса людей.
Попыталась поднять голову, но снова острая боль ворвалась в тело. Зато в это мгновение я увидела, ведут Николаева, в наручниках. Значит, его поймали, значит, будет справедливость и правосудие. Его накажут и что было этому ценой — жизнь Волкова.
Нет, он не умрёт, не имеет права. Я не хочу.
— Волков! — кричу ещё и ещё.
Кто-то подошел, смотрит на меня. Женщина. Врач. Положила ладонь мне на лоб.
— Не волнуйтесь, всё будет хорошо.
— Волков, что с ним? — спрашиваю.
— Что, я вас не слышу.
Чувствую слёзы. Двинуться не могу, только слёзы ручьями текут по щекам.
Кто сможет ответить что с ним, кто остановится и даст ответ?
Женщина отошла. Меня везут дальше. Вижу полицейских, кого угодно, только не Волкова.
Резко всё оборвалось, носилки дернулись и меня погрузили в машину. Двери захлопнулись, я немного посмотрела в потолок, послушала разговор врачей, что сидели рядом и всё время трогали меня, то за руку, то за ногу, то смотрят в лицо, что-то спрашивают, а я не понимаю, чего они хотят.
Устала смотреть, закрыла глаза.
Потом я просто лежала. Наедине с собой и болью. Чувствую каждый поворот машины, каждую остановку и неотрывно думаю об Андрее. Неизвестность раздирает изнутри. Слёзы одна за другой падают на подушку.
Что там случилось, что произошло? Николаев, получается, убил Волкова. Неужели он его убил? От этих мыслей становилось ещё хуже. Я всхлипывала понимая, что наверное видела Волкова в последний раз.
Не верю. Нет, не верю. Нужно чтобы кто-то мне сказал это глядя в глаза.
И даже тогда не поверю.
Он не умрёт. Не хочу. Не хочу…
В больнице меня сразу повезли на рентген, брали анализы, делали уколы, капельницы, щупали пульс, что-то спрашивали, но я ничего не хотела, мне было всё равно.
Я лежала глядя в потолок и думала о том, что произошло. Хотелось, чтобы кто-то пришел и всё мне рассказал. Но минута проходила за минутой, бесконечно долго, а никого не было. И это вытягивало из меня все запасы терпения.
Несколько раз я пыталась встать, но снова привязанная ремнями.
Не понимаю. Это, наверное, из-за боли. Приходилось снова и снова закрывать и открывать глаза, в ожидании того, что кто-то остановится и расскажет мне всю правду.
А потом я открыла глаза и увидела папу. И маму. Они кинулись ко мне и ещё сильнее захотелось плакать. Хотелось жаловаться им и узнать что с Андреем.
— Доченька, милая моя, — причитала мама, плакала и гладила мою руку.
— Лиза, ты слышишь меня? — спросил папа.
— Слышу, — ответила.
— Лиза, лучше не говори ничего, тебе и так тяжело. Мы тебя не слышим. Сейчас тебя повезут на операцию, что-то там не в порядке со спиной, но сказали — всё поправят. Не волнуйся дорогая.
— Что с Волковым? — спрашиваю в сотый раз.
— Что милая? — мама смотрит жалостливо, — не волнуйся, тебя вылечат. Папа вызвал лучшего доктора.
— Что с Волковым? — повторяю, но они снова ничего не понимают.
От их голосов у меня заболела голова и я закрыла глаза, дать им понять, чтобы ушли. Хочу остаться одна. Одна.
— Она устала от нас, — понял папа. — Пошли.
— Я не могу уйти, — говорит раздраженно мама, — это мой ребёнок, я хочу быть с ней.
— Ты видишь, она хочет спать.
Но мама всё цепляется за мою руку. Никак не хочет отпустить.
— Лизочка, доченька, мы тут, не волнуйся, мама и папа с тобой.
Я вздохнула. Тяжело от того, что я ничего не знаю.
Почему никто не говорит что с Андреем. Почему они не могут догадаться, как это важно для меня.
Потом меня снова куда-то повезли. Снова суета, люди в масках и шапочках. Последнее, что я увидела это маска, которую приложили к моему лицу.
Я закрыла глаза и всё исчезло.
***
— Он скоро придёт в себя тогда и поговорите. А сейчас прошу выйти, — сердито и требовательно шепчет кто-то.
— Вы не понимаете, я из полиции. Мне нужно здесь быть, когда он очнется, — настойчивый шепот в ответ.
— Это вы не понимаете, человек находится между жизнью и смертью, а вам лишь бы кого-то засадить. Не пущу! — гневно шепчет, явно доктор.
