– Да вот, только недавно! – ответила за сестру мама. – Прошлые несколько месяцев она не жаловалась, разве что ноги подвели прошлой зимой.
– Ты можешь вернуться в школу? – спросила я, глядя на Элси.
– Она нужна нам здесь, – отрезала мама. – Магазин на мне и Робби, а мальчики приходят домой на обед.
– Пускай Элси готовит заранее и оставляет еду здесь. Какой ей смысл только ради этого целый день торчать дома?
– Посмотрим. – Голос матери прозвучал неискренне, равнодушно.
Чувствуя, как внутри вскипает застарелая обида, я начала искать глазами перчатки и лишь потом сообразила, что они на мне.
– Все, пора, – объявила я, целуя маму в пахнущую мукой щеку.
Внизу я обняла Робби, однако самое долгое объятие приберегла для Элси, которая проводила меня до двери на улицу. Выйдя из магазина, я оглянулась и помахала сестре. В промежутках между спешащими прохожими я видела, как она старательно машет мне рукой, а коричневые косички забавно подпрыгивают.
Тем утром я простилась с Ингландами. Из-за бумажной волокиты отъезд семьи в Австралию откладывался, но адвокат миссис Ингланд – приятный педантичный мужчина из соседнего графства Ланкашир – работал не покладая рук, чтобы успеть продать особняк и заказать билеты до Рождества. Я предложила остаться до самого отъезда семьи, однако никто не знал, когда это произойдет, и, на мое счастье, миссис Ингланд сказала, что справится сама. Дети плакали, даже Саул. Я тоже. Обливаясь слезами, я прижимала к груди малыша Чарли дольше, чем следовало.
Трое старших приготовили мне подарки на память. Декка вручила самодельную книгу о цветах Йоркшира и собственное стихотворение о вересковой пустоши. Саул отдал свое сокровище – фазанье перо. А Милли – куклу, платье для которой я когда-то сшила из ее младенческой рубашечки. Последней подошла миссис Ингланд с моей рекомендательной книгой в руках. Я бы уехала без книги, совершенно забыв, что просила хозяйку оценить мою работу в Хардкасл-хаусе. Я аккуратно убрала ее в саквояж; большой чемодан мне вышлют позже, когда станет известен мой новый адрес. Когда карета была готова, начался дождь, и Бродли пришел за мной с зонтом.
Через пару недель после того, как пропала моя перчатка, Эмили вернула ее мне в постирочной. Она обнаружила перчатку в белье для стирки, в одном из карманов платья Декки. Это было очень неожиданно и трогательно. Я поблагодарила Эмили и вложила перчатку обратно в карман платья девочки.
Перед тем как забраться в экипаж, я обняла Декку особенно крепко. Расстаться с ней было труднее всего. Мне хотелось, чтобы у девочки сложилась счастливая жизнь. Я представляла ее молодой женщиной, сидящей в теньке на веранде: Декка обмахивается веером, на коленях раскрыт роман, рядом на столике стакан лимонада, а ее взгляд устремлен на сверкающий залив. Я оставила Декке несколько своих книг, и она обещала написать мне, как только они приедут на новое место.
Все пятеро Ингландов стояли под большими зонтами, рядом выстроилась прислуга. Карета тронулась, и я, прижав лицо к окошку, махала до тех пор, пока провожающие не скрылись из виду. Миссис Ингланд, гордо расправив хрупкие плечи, стояла в глухом черном платье с малышом на руках. Какой сильной она теперь казалась – словно высеченной из гагата, а не сотканной из кружев.
На Пембридж-сквер произошли большие перемены. В доме номер семь кипел ремонт: перед парадным входом расхаживали строители и архитекторы. Я отступила к краю тротуара, чтобы пропустить рабочего с целой охапкой малярных кистей. Он поблагодарил меня и выложил их в тележку. Остановившись у калитки, я огляделась. Зимой площадь выглядела совершенно иначе: белые дома под молочно-белым небом.
Мы сидели у Сим. Директор сварила кофе и отрезала нам по кусочку еще теплого ананасового пирога, только что принесенного с кухни. Как же было приятно вновь оказаться среди нянь в синих форменных платьях и фартуках с оборками! Шагнув внутрь, за черную блестящую дверь, я почувствовала себя птицей, возвращающейся в стаю. Горничная отнесла мои вещи в комнату – на сей раз отдельную, – и я последовала за Сим на самый верхний этаж. Я впервые удостоилась чести посетить ее личные покои и бросала по сторонам любопытные взгляды. Директор занимала мансарду с покатым потолком и двумя оконцами, выходящими на площадь. Наклонные стены украшали декоративные фарфоровые тарелки, возле камина висели подвязанные шторы, а перед ним стояла пара обитых бархатом стульев.
– Полагаю, вы заметили, что седьмой дом ремонтируют, – сказала Сим.
Она ничуть не изменилась: те же кудри, безупречная прямая спина и пятна от чернил на пальцах.
– Да, – кивнула я, с радостью отметив, что с формальностями покончено. Однако пока было неясно, куда клонит директор.
Я думала, на Пембридж-сквер меня ждет строгое наказание или, по крайней мере, неприятный разговор. Но Сим, казалось, поняла, что во мне произошла серьезная перемена. Она вела себя очень тактично и внимательно, даже почтительно. Это сбивало с толку, и я, внутренне готовая к жесткой выволочке, постепенно осознала, что ее не будет.
– Туда переезжает новая семья? – поинтересовалась я.
– Нет, дом наш. Мы расширяемся.
– О!
– Через несколько недель там откроется Норландский детский сад. Ремонтные работы завершат к Новому году. Будет шесть спален, в каждой поставят кровати для трех детей. Список желающих огромный: свободных мест уже нет. – В голосе Сим звучала гордость.
– Боже! – восхищенно воскликнула я. – И откуда же приедут воспитанники?
– Со всей Империи: дети крупных индийских чиновников и не только. Кто-то останется на короткий срок, пока родители находятся за границей.
– Просто чудесно!
– И все же мы здесь для того, чтобы поговорить о вас, няня Мэй. – Сим подалась на стуле вперед. – Признайтесь, почему, встретив вас, люди начинают рваться из страны?
Растерянно помолчав, я слабо улыбнулась. Сим источала благодушие. Однако ее приподнятое настроение не соответствовало моему, ведь я приехала сюда не веселиться, а поговорить. Я вытащила из кармана фотографию, на которой были запечатлены мы с Элси вместе с лоцманом шлюпа и полицейским, и передала Сим. Директор взяла снимок с рассеянной улыбкой, предполагая, что сейчас увидит семейную фотокарточку. Она посмотрела на изображение, и улыбка сменилась замешательством. И тут я вручила Сим газетную вырезку. Брови директора сдвинулись, а складки вокруг рта становились все жестче, чем больше она углублялась в статью. Когда на втором абзаце Сим резко вдохнула, я догадалась, что она увидела мое имя.
– Так это вы!
Я молчала, не в силах говорить из-за нахлынувших чувств. Долгое время я воспринимала жалость окружающих в штыки. Люди все время пытались меня жалеть, но для меня это было слишком тяжело, и я отказывалась взваливать на плечи неподъемный груз.
– О, няня Мэй! – В глазах Сим стояли слезы.
Мои глаза тоже начало жечь, и я отвернулась.
