Внизу заорали, снова полетели стрелы. Невидимые лучники били навесом, пытаясь поразить укрывшихся за бортами коня людей. Вскоре вся середка палубы словно поросла странными колосьями, и заросли эти делались все гуще и гуще. Мыря подскочил к борту, выглянул и выкрикнул что-то матерное и грозное. Снизу ответили, но уже без прежнего энтузиазма — нападавшие явно не ожидали встретить на приблудившемся в их диких землях коне незнатя.
Потихоньку выбравшись из своего укрытия, Тамара подползла к Атяму. У того из рассеченной головы текла кровь. Дышал он с трудом, губы посинели. Кое-как забинтовав незнатя, Тамара потащила его с палубы, каждую секунду ожидая, что ей в спину воткнется стрела с тяжелым наконечником. Бойша, упершись ногой в корень на носу коня, бил врагов на выбор и на стрелы не обращал внимания. Мыря плел заклятие, судя по всему, готовясь разом покончить с нападавшими. Однако те сообразили, что орешек оказался им не по зубам, и, прекратив обстрел, так же внезапно, как и появились, исчезли в густых зарослях.
— Это что ж за жизнь-то такая, а?! — Разъяренный Мыря повернулся к Тамаре, потрясая кулаками. — Хуже горькой редьки надоели мне энти дерьмоеды! Я ж незнать, а не кат…
Домовой увидел бесчувственного Атяма, осекся и бросился к нему. Быстро ощупав голову, грудь, расправил сведенные к переносице брови, улыбнулся:
— Ниче, жить будет. Оглоушило его маленько. Отойдет. Пущай полежит.
Подошел Бойша, кинул к очагу охапку стрел, выдернутых из палубы, кивнул на тела трех подстреленных им находчиков:
— Помогите кто-нить трупаков вниз скинуть.
— Погодь-ка, паря. — Домовой придержал итера за рукав. — Мы сперва с ними потолкуем…
Тамара непонимающе посмотрела на незнатя, а потом до нее дошло, что хочет сделать Мыря…
Обряд оживления покойника, сотворенный домовым и очнувшимся Атямом «в четыре руки», оказался не для слабонервных. Тамара была уверена, что навидалась всякого и ее трудно чем-то прошибить, но когда незнати, бормоча слова заклинаний, принялись ножами вырезать на бледной оголенной спине убитого чаровные знаки, девушке стало дурно. Итер вообще не стал смотреть — ушел вниз чистить автомат, попеняв, что патронов у него осталось «чуть да маленько».
Мертвец зашевелился, сел и обвел пространство вокруг себя невидящими глазами. Тамара, когда по ней скользнул этот слепой взгляд, сжала кулачки, но не отвернулась. Ей было важно услышать, что скажет убитый.
— Кто? — властно спросил Мыря, ставя ногу в сапоге на голову мертвеца.
— Ждан Валуйсын. Сохранник, — сырым, клокочущим голосом ответил мертвый человек.
— Зачем пришел?
— Старшой велел…
— Кто старшой?
— Слуга старцев…
— Что за старец? — В голосе Мыри появилась заинтересованность.
— Великий чаровник с Шаман-горы. Управляет краем здешним, а мы все — сохранники его, — растягивая слова, не проговорил — пропел мертвец.
— Как зовут старца?
— Завей Великий.
— Где Шаман-гора?
— Та-а-ам. — Мертвый человек поднял руку, указав на две близко стоящие в стороне от коня горушки.
— Далеко?
— День и ночь пути. — Мертвая рука упала с деревянным стуком, а следом и сам покойник откинулся на палубу, и тут словно сдерживающие его невидимые веревки лопнули — кожа начала трескаться, кости ломаться, брызнула кровь. Мыря еле успел отскочить, брезгливо смахнул с рукава гимнастерки темные капли.
— Давай, брательник, вертай коняку нашего, — распорядился он, подошел к Тамаре, ободряюще погладил по голове: — Не робей, девка. Жизнь, она… разная и всякая. Иной раз и такое делать приходится. Не робей…
Убитый сохранник не соврал — да и не лгут мертвецы. Меж выгнутых спин гор оказался проход, седловина, по которой взбиралась довольно ровная, проезжая для коня дорога. Когда «Гиблец», скрипя и раскачиваясь, поднялся на гребень, стоявшая на носу Тамара ахнула.
Перед ней открылся вид на широкую, густо поросшую елями долину, затопленную туманом. То тут, то там из этого колышущегося белого озера вставали темные скалы. Над их острыми вершинами кружились птицы. И в самом конце долины, угрюмая, расползшаяся, возвышалась Шаман-гора. Обиталище Завея, его убежище, его твердыня. Тамара прищурилась и разглядела на вершине крепостные башни и стены. Они добрались до цели, осталось только пересечь туманную чащобную долину.
«Гиблеца» погнали по змеей извивающейся вдоль ельника дороге. Время от времени приходилось останавливаться и расчищать путь, убирая камни, оттаскивая упавшие стволы, подрубая особенно близко подступившие к дороге деревья.
В долине стояла странная, неправдоподобная тишина. Тамара уже давно привыкла, что в этом мире гораздо меньше шума, чем в ее родном «технократическом раю», но тишина тишине рознь. В лесу всегда кто-то мелкий шуршит в траве, качаются ветки, шелестят листья; в поле стрекочет насекомая мелочь, посвистывают птицы. Даже пустыня наполнена звуками, пусть еле слышными, пусть заметными только тем, кто хочет услышать, но шорох песчинок, потрескивание веточек и свист ветра в шарах перекати-поля сплетаются в своеобразную музыку, способную зачаровать и погубить слишком впечатлительного человека.
В туманной долине никаких привычных для леса звуков не было. Еловая чаща напоминала строй суровых воинов в остроконечных шлемах. Тамаре так и мерещились злые, ненавидящие глаза меж колючих ветвей. Этот лес напоминал Стражный, но незнати, оба пощупав его, в один голос заявили, что привычных чар Всеблагого тут нет.
— Однако барма не сама по себе такой стала, — добавил Мыря. — Сажали ее личеньи руки. И немало костей сынов вашего племени лежит в земле под корнями. Оттого и оторопь бьет вас. Считай, по кладбищу идем…
Тамара переглянулась с Бойшей и отвернулась от зловещего леса, устремив взгляд к Шаман-горе, нависающей над долиной.
Конь полз по опушке ельника весь день. Никто не тревожил его, никто не покушался больше на четверых путников, и напрасно они втроем, не трогая бессменно управляющего «Гиблецом» Атяма, несли у бортов коня дозоры — вокруг расстилался безлюдный, дикий край. Ночь тоже прошла спокойно.
Разбуженная Бойшей, Тамара поднялась наверх — была ее очередь дежурить. Раздумывая над событиями последних дней и месяцев, она всегда возвращалась мыслями к одному и тому же. Узкое, неприятное лицо Коща выплывало из мрака, и девушка всякий раз вздрагивала под его тяжелым, пронзительным взглядом. Однако она никак не могла понять — действительно ли всесильный чаровник говорил с ней или это было порождением ее больного, изможденного жарой и жаждой, воображения?
Вновь и вновь анализируя Кошевы слова, она все более склонялась к мысли, что верно второе и у нее было бредовое видение, галлюцинация, греза, сон. «Просто мозг, а точнее, подсознание в критический момент собрало вместе все, что я слышала или знаю о Коще, и явило мне этот образ, — рассуждала Тамара. — Именно так и рождаются, видимо, пророчества и предсказания. Анализ плюс обстоятельства. И то, что информация Мыри о Коще совпала с моим бредом, — лишнее тому подтверждение. Хотя стоп! В эту теорию укладывается все, кроме одного. Рог Одина. Я никогда, и это совершенно точно, не слышала этого названия».
