Потоки воздуха трепали волосы, полоскали плащ, колоколом раздували юбку. «Надо было брюки надеть! — подумала Тамара и тут же обругала себя: — Дурында! Знала б, где упасть, соломки б подстелила!» Слово «упасть» опалило мозг, руки сделались ватными, под ложечкой захолодело.
— Не останавливайся! — рычал снизу Мыря. Он тоже повис на лестнице, и лезть стало легче — под весом двух тел она перестала болтаться, веревки натянулись, как струны, басовито запели.
«Я смогу, смогу, смогу… — как заклинание, повторяла про себя Тамара. — Еще чуть-чуть. Когда-нибудь эта лестница кончится. Я смогу…».
Но самое трудное ждало ее впереди. Переброшенная через верхний ствол лестница глубоко врезалась в морщинистую кору, и девушке пришлось хвататься руками за ломкие ветки, покрытые коричневой пленкой влаги. Едва не сорвавшись, Тамара вцепилась в скользкий ствол. Ломая ногти, подтянулась, перевалила показавшееся девушке неимоверно тяжелым собственное тело через толстый сук и, ободрав фудь и живот о бугристую кору, рухнула на свитый из ветвей упругий пол — или палубу? — сухопутного корабля…
До Шибякиной слободки Бойша добрался, когда уже рассвело. Слободку эту, крохотную, скорее и не слободку, а укрепленный починок, когда-то давно, еще до рождения Бойшиного деда, срубил в низинке между двух клиньев Стражного леса неведомый человек, пришедший с полудня по Кривой плеши. Как звали его — так и осталось тайной. Возведя двухэтажный основательный дом, ригу, стайку и хлев для скотины, огородив свои владения могучим частоколом и расчистив с помощью огня изрядный кусок лесовины под пашню, хозяин слободки пару раз наведался в соседние поселения, оставив по себе дурную память — был он угрюм, скуп на доброе слово, норовил выторговать скотину или семена для посева за бесценок и худо говорил о Всеблагом Отце. Поэтому когда нашли его вскорости придавленным еловым стволом, никто особо не горевал. «Шибануло мужика — и вся недолга», — сказал староста Корчагского посада, и пришельца под именем Шибяка схоронили у ощетинившейся почерневшими идолами-охранителями ограды погоста. Починок облюбовали охотники, праздная пашня заросла лебедой.
И быть бы этому месту пусту, но нашелся в Займищах человек, кузнец-скобарь Самарка. Ему и приглянулся одинокий дом середь лесов. Скобари, они, известное дело, обособиться любят, чтобы мастерство свое, чистым людям противное, без чужих глаз творить. Не зря говорят в народе: «От скобаря до технаря — шаг шагнуть». Семейство у Самарки большое было, восемь душ детей, жена да свояченица. Зазеленела пашня, в перестроенной под кузню риге зазвенели молоты. Вскоре расстраиваться, расти начал починок. Городьба поползла вширь, встали новые избы, клети, сараи, дровяники. Уже только на Бойшиной памяти не меньше пятка свежесрубленных домов в Шибякиной слободе прибавилось. Но весь народ тамошний, и сродственники почившего уже Самарки, и пришлый люд, все за ремесло держались, за железо да огонь. Оттого и с итерами дела имели, не то что чистуны из других слободок. Пару раз хотели люди сжечь гнездилище скверны, да нашлись разумники, отговорили: «Избы спалить да скобарей по миру пустить — дело нехитрое. А кто будет скобяной товар ладить? Гвозди, насады, ножи, косы, вилы, топоры ковать? Петли да запоры дверные ладить? Именем Всеблагого Отца дверь от татей не запрешь». Так и осталась Шибякина слободка бельмом на глазу у всей округи.
Бойша вынырнул из зарослей краснотала, весь облепленный узкими блеклыми листьями. Справа темной дружиной встал Стражный лес, налево вдаль уходила путеводная плешь. На ней, по счастью, не было видно ни одного коня. До осенних ярмарок еще три седмицы, сейчас самая страда, по всей Россейщине урожай убирают, тут не до поездок. «Оно и славно, — подумал Бойша, перебегая через травянистую гряду, отделявшую низинку от речной долины. — Лишних разговоров не будет».
Слободка открылась сразу вся — как на ладони. Несмотря на близость к реке и приглубое место, сырости здесь сроду не знали, напротив, дома стояли как на подбор — звонкие, сухие, даже в погребах плесени не водилось. «Видать, знал Шибяка, где строиться», — уже спокойно, лесным размашистым шагом спускаясь к слободке, размышлял Бойша.
С караульной вышки, торчавшей на взгорке, у дороги, его запоздало окликнул сторож, сухорукий дед Лышка.
— Свои, — отмахнулся Бойша. — С охоты я. Малость плутанул вот. Спи себе.
— Да я ни в жизнь! — тоненько и обиженно заблазил дед. — Хто меня видел, что я спал? Ты видел? Нет? Тогда язык свой дурной…
Усмехаясь, Бойша приблизился к городьбе, стукнул в калитку. Приврат, крепкий мужик по имени Хват, по прозвищу Пол Лица, отпирая, заворчал на Бойшу:
— Почто деда обижаешь? Старый он, а службу свою блюдет.
Итер глянул на приврата, которому еще в юности красный медведь из мертвоземья смахнул лапой всю левую сторону головы от носа до уха, задержался взглядом на узкой щелке ноздри, в которой трепетала от дыхания мутная слизь, вздохнул и ничего не сказал.
Шагая по единственной улочке просыпающейся слободки, Бойша в уме решал непростую задачу. Можно было — и сердце горячо толкалось в груди при этой мысли — сейчас же, нынешним же днем побежать на восход, в лабу к наруку. При хорошей погоде да целых ногах дойдет туда Бойша за две седмицы. Дойдет, отдаст тексты, скажет Стило Трошсын свое веское слово — и шабаш, не посмеет ничего возразить верховному итеру отец Талинки.
Разум же подсказывал Бойше, что торопиться все же не надо. Утекший из засады незнать наверняка всполошил чистуновских набольших по всему краю, а то и до князя весть донес об итере-убойце. Коли начнется охота да облава, Бойшу на путеводной плеши легче легкого возьмут. Отсидеться надо, спрятаться, выждать, покуда не успокоится округа, не забудется за другими делами история со смертью трех чистунов. Верил Бойша, что сыны Всеблагого Отца большого шума поднимать не будут, ибо те, кого он убил на Сухой тропе, тоже закон нарушили, итерские бумаги храня.
«Зайду к связчику, передам весть наруку — и в схрон за Белую воду уйду, — решил наконец Бойша. — Там до Солнцеворота отсижусь, а потом уж и на восход побегу. Со Званом Мехсыном уговор у нас был на две зимы, а они только к Новогодью истекут. И Атяма-незнатя проклятый срок тогда же закончится. Время есть. Лучше переждать. Талинке я живой нужен».
…Первый раз Бойша сватался к Талинке три года назад, когда юная красавица едва вошла в возраст, отметив четырнадцатую прожитую зиму, — и получил отказ. С горя подался он на Оку, в богатые торговые посады Залесья. Хотел наняться в караванное охранение и уйти подальше от родных мест. Но судьба извернулась ужом — в Каширском городище на постоялом дворе встретился Бойше знакомый куплец по имени Громадин, прозванный Заячье ухо. Было у Громадина два коня и пятнадцать лавок по всему Залесскому княжеству. Бойшу куплец знал — итер как-то спас целый обоз его товара от ватаги лиходеев.
— Приказчик мне нужен для важного дела, — выставив четверть духмяной смородиновой браги, сообщил Бойше Громадин. — Возы с золотянкой в Нижний сопроводить. Путь не близкий. Плешей в тех краях нету, лошадями идти надо. Возьмешься? Плачу товаром, харчом, монетами. Не обижу.
