Мы впятером растерянно останавливаемся на вечернем бульваре у полицейского участка. За нами некому прислать машину с личным водителем и, похоже, вряд ли нас примут в нашу гостиницу обратно.
На маму жалко смотреть. Она выглядит, словно выжатый лимон. Ее трясет от холода, отравления и нервного потрясения. Кажется, она вот-вот потеряет сознание.
Отец благородно снимает с себя пиджак и накидывает его ей на плечи.
– Спасибо, – улыбается она.
– Макс, где здесь можно найти неприметную гостиницу, чтобы переночевать, не попадаясь на глаза любопытным журналистам? – морщится отец, когда из-за угла нас ослепляет очередная вспышка фотоаппарата. – Я устал позировать неуемным французским паппараци!
– Я знаю, – поднимает руку Вера. – Сейчас поймаем такси.
– А вы, мальчики, поезжайте в аэропорт и добудьте билеты на самолет. Я не желаю оставаться в этом гребаном Париже! На сегодня с меня достаточно романтики! – продолжает раздавать указания Виктор Волков.
Странно, впервые в жизни мне не хочется с ним спорить. Я устало киваю и взмахом руки зову Кирилла за собой. Похоже, завтра мы вернемся домой.
– Макс, – когда мы усаживаемся в такси, угрюмо посматривает на меня младший брат. – Мне кажется, теперь я всегда буду ненавидеть Париж.
– Расслабься, – отмахиваюсь я. – Завтра мы улетим отсюда. Видимо, романтика Франции не создана для плебеев.
– Да, мы плебеи. У тебя лицо распухло, – показывает пальцем на свою скулу брат.
Мы смотрим друг на друга и начинаем хохотать. Наверное, это истерика. Прощай, Париж.
Глава 23. Оля
Я не знала, как увольняются с работы. Это было мое первое рабочее место, и я никогда раньше не задумывалась о том, что могут быть другие. Но поступки Воеводиной оказались последней каплей в мою чашу терпения. Я достала листок, совершенно белый и чистый, черкнула на нем слово «заявление», и быстро накатала одну строчку – прошу уволить по собственному желанию. Поставила дату и свою подпись. Руки жалко дрожали, сердце колотилось в груди, как сумасшедшее, а глаза жгли слезы.
– Может, не надо? – жалобно посмотрел на меня Свободин.
– Нет, уже все решено, – отрицательно покачала головой я. – Ничто не сможет заставить меня остаться.
Мне придется начинать с чистого листа. Найду новую работу, и когда-нибудь мне обязательно удастся выкинуть из сердца Макса Волкова, в которого я так неосторожно влюбилась.
Накануне я перечитала все его сообщения и даже нашла в себе мужество ответить. Я просила его не беспокоиться за проект.
«Нам надо жить дальше. Уже друг без друга. Невозможно продолжать отношения, когда живешь в разных городах и не имеешь ничего общего, – писала я ему. – Ты можешь подписать любое соглашение с нашим издательством. В конце концов, это просто работа. Я собирала материал и немного увлеклась, создавая интервью. Наверное, это нормально, ведь в тебя невозможно не влюбиться, Макс. Частично я отдавала себе отчет в том, что рано или поздно ты уедешь, а я останусь. Теперь мы в прошлом. Ничто не обязывает тебя действовать в ущерб своим интересам».
Именно так я и писала. Правда, ревела в подушку потом почти до самого утра, потому что на самом деле сердце ныло от дикой боли, а он мне не ответил. Хотя, так даже лучше – ничего не отвечать. Долгие проводы, как известно – лишние слезы. А я и так уже наплакала целое озеро за последнюю неделю.
Как бы там ни было, наш короткий, яркий и сжигающий дотла роман в прошлом. Возможно, если бы Воеводина так откровенно не выставила мои чувства на посмешище всего отдела, я бы думала по-другому. Ждала бы новой встречи, продолжала бы верить, что у нас с Волковым получится соединить судьбы. Увы, у Анжелики Захаровны дар испепелять самые лучшие порывы.
Наверное, мы все совершаем необдуманные действия под влиянием чувств. Резко распахнув дверь приемной, я подошла к скучающей за широким столом у компьютера Але и швырнула листок ей под нос.
– Зарегистрируй, – без приветствия прошипела я.
Она удивленно захлопала густо накрашенными ресницами, не читая, шлепнула печать, и я быстро вышла. Мне было нехорошо. Зачем я вообще согласилась на проект с Волковым? Работала бы себе дальше, глотала бы фортели Воеводиной и получала среднестатистическую зарплату.
Дверь открылась и на пороге отдела замаячила необъятная фигура Анжелики Захаровны.
– Жданова! – тыкая пальцем в заявление, зловеще произнесла она. – Вот кто так делает, Жданова? Тебе дали задание, а ты даже не смогла с ним достойно справиться! Вместо этого завела интрижку с нашим клиентом, и теперь он не хочет подписывать документы! Зачем ты настроила Волкова против нас, а теперь еще и заявление об уходе написала?
Я внимательно посмотрела на свою начальницу. Впервые в жизни у меня не дрожали руки.
– Пусть автор, который указан на обложке автобиографии, попробует найти подход к вашему клиенту. Уверена, если ей удастся очаровать его своей непосредственностью, он подпишет соглашение.
– Знаешь, что? Ты правильно сделала, что написала заявление об уходе! Нам не нужны такие сотрудники! – злобно прорычала она. – Можешь убираться прямо сейчас! Духу твоего чтобы здесь не было!
Я вздрогнула, а потом под всеобщими любопытными взглядами из-за стеклянных перегородок быстро сбросила все личные вещи в сумочку. Их было не так много – набор ручек, цветные стикеры и пара ничего не значащих папок с набросками.
Наверное, не может быть ничего хуже, когда тебя с позором выгоняют с работы. Но что сделано, то сделано. Накинув на плечи курточку, и гордо подняв голову, я в полном молчании прошествовала мимо Воеводиной в сторону выхода.
Сглотнув, толкнула стеклянную дверь на первом этаже. На самом деле меня трясло крупной дрожью. Так гадко я себя еще никогда не чувствовала. Меня, повернутую на трудовой деятельности серую мышку, выгнали с работы за интрижку с Максом Волковым. Наверное, мне никогда не найти новую работу по специальности. Раструбят же направо и налево о моей оплошности и о розовых соплях, которые я написала.
Я уверенно стучала каблучками туфель по тротуару. Сжимая ремешок сумочки, старалась держать марку, но мужество постепенно таяло. К горлу подкатил ком. Меня выгнали с работы. Если мой папа узнает, за что выгнали, его хватит удар.
У обочины дороги мягко притормозила машина.
– Оля! – я услышала голос бабушки и удивленно обернулась. Бабуля весело махала мне с переднего сидения иномарки. Розовая машинка принадлежала бабушкиной подружке Лидии Макаровне.
Лидия Макаровна носила парики. На этот раз на ней был рыжий парик.
Моя бабуля в этот день вырядилась в модное пальто из жаккарда насыщенного малинового цвета, а светлые волосы, уложенные локонами, украшала милая шляпка с широкими полями и приколотой сбоку алой розочкой. Помаде бабушка-блондинка не изменяла никогда – ярко-розовый оттенок в прямом смысле слова ослеплял.
