Странное дело – взломщики тащили ящик так шумно, что мне не составило труда в абсолютной тьме не потерять их. Неожиданно впереди блеснул свет, я увидел дверной проем, в который нырнули беглецы, и бросился за ними, щурясь от яркого света.
Я оказался в довольно большой, хорошо освещенной комнате, битком набитой людьми. На старых, продавленных диванах, креслах, стульях, скамейках тут сидели, лежали, даже спали парни, девчонки, от совсем молодых, тринадцати-четырнадцатилетних, до уже вполне взрослых, усатых мужиков и зрелых, ярко раскрашенных, девиц.
Брошенный похитителями ящик остался посреди комнаты, все, кто в ней был, уставились на меня не добрыми, и совсем не детскими глазами. В комнате было сильно накурено, причем в воздухе витал совсем не табачный дым, а на кривоватом столе, притулившемся сбоку, стояло несколько водочных бутылок.
Оттуда же, из-за стола, навстречу мне резко поднялся не высокий, ладно сбитый парень, неотрывно буравящий меня своими черными, как угли, глазами, казавшимися живыми на его неподвижном, смуглом лице.
Мягкой, кошачьей походкой парень, явный лидер в этой компании, вышел на средину комнаты и замер, не дойдя до ящика метра полтора. Все замолчали, стало тихо…
– Ты че, мужик? – спокойным голосом спросил смуглолицый вожак: – Чего надо? Нахрена ты сюда приперся, олень?
В моем ослабленном болезнью, погоней и всеми предыдущими передрягами мозгу не нашлось ни одной сколько-нибудь значимой мысли, ни одного достойного ответа, поэтому я молча вытащил из-за пазухи револьвер, ожидая, что эти страшноватые детки испугаются.
По рядам сидящих прошел ропот, многие опасливо зашевелились, кто-то сполз со стула на пол, за спины других.
– Так, – тихо сказал слегка побледневший вожак: – И че? Теперь скажи, чего тебе надо…
Я молча кивнул на ящик. Парень, не поворачивая головы, спросил у своих, не переставая сверлить меня глазами:
– Лысый! Мокрун! Вы принесли?
– Ну…
– Козлы! Я говорил, чтобы думали, когда на скачек идете? Уроды, дреманный в рот!
И, не меняя тона, мне:
– Мужик! Хватай свой ящик, и вали отсюда! Ствол твой, конечно, вещь авторитетная, тут базаров нет, но если чё, то и у нас найдется, чем ответить! Все, разбежались!
Ни черта он не боялся! Ни нагана моего, ни, уж тем более, меня самого! Я взбесился, а вожак уже повернулся ко мне спиной, как к пустому месту, и двинулся к своим. Я вытянул подрагивающую руку с револьвером и ткнул стволом в круглый, стриженный затылок смуглого:
– Стоять, щенок!
Он замер, одновременно замерли и все, кто находился в комнате. Я снова, как и некоторое время назад возле «Камаза», взвел курок, и в тишине щелчок прозвучал, подобно грому. Я кашлянул и начал говорить:
– Во-первых! Пусть двое возьмут ящик, вынесут его на улицу и ждут меня там! Во-вторых! Ты – пойдешь со мной! И в-третьих…
Договорить я не успел! Каким-то диковинным приемом вожак отбил мою руку, она взлетела вверх, я судорожно сжал наган, что бы не выронить его, и непроизвольно нажал на спуск! Грохнул выстрел, лопнула лампочка под потолком, и все помещение погрузилось во мрак. Поднялся страшный визг, крик, гам, все бросились прочь, я, получив в кутерьме несколько ударов по голове, плечам, животу, упал, отполз в угол, и замер там, выставив наган.
Вскоре все успокоилось. «Детки» покинули свое подвальное убежище. В комнате было тихо и темно. Я встал, шатаясь, прошел к тому месту, где должен был стоять ящик – он был на месте! Молодежь бежала, бросив трофеи!
Покряхтев, я взвалил ящик на плечо, и с великим трудом выбрался из подвала наверх, изрядно поплутав в темноте. По дороге мне никто не встретился, и слава Богу, так как шел я просто наобум, главным образом стараясь не упасть и не уронить тяжелый ящик.
И уж конечно, я ни за что не дотащился бы с грузом до Гулиного дома, хотя бы потому, что я совершенно не помнил, где он находится. Выйдя на проезжую часть, я уселся на ящик верхом, тяжело дыша, и начал думать, что же делать дальше…
От печальных мыслей меня оторвал далекий рев автомобильного двигателя, показавшийся мне на удивление знакомым. Вскоре на перекресте появился уже ставший родным «Камаз» Пеклеванного – Саня искал меня, врубив все фары, какие только у него были. Я встал с ящика и замахал руками – кричать я не мог, от бега горло мое стало совсем плохим, я просто физически ощущал, какой слой всякой болезнетворной дряни его покрывает…
* * *
Спустя полчаса я снова лежал в кровати, обложенный горчичниками, исколотый шприцем, наглотавшийся таблеток. Пеклеванный собирался идти в машину, досыпать. Я прохрипел:
– Да ладно, ночуй в доме, снаряд дважды в одну воронку…
– Серега, то снаряд! А то – шакалы! Чуть оставь машину без присмотра – угонят на хер, и следов не найдешь!
Пеклеванный ушел, а я снова уплыл в сон, как наркоман – в спасительное забвение.
Проспал я долго, почти до двух часов дня. Гуля ушла на дежурство, попросив Пеклеванного захлопнуть дверь, когда мы будем уезжать.
На водителе лица не было! Как я понял, им с Гулей не удалось лечь в постель, по разным, как уклончиво объяснил водитель, причинам, и теперь Пеклеванный, злой и грустный, то ругался последними словами, то нежно вспоминал, какая Гуля бывает страстная и ласковая…
Мы перекусили, если можно так назвать часовой обед, состоящий из двух тарелок куриной домашней лапши, треугольных татарских пирожков с мясом и картошкой, имевших смешное название «ичпичмяк», домашней выпечки хлеба, ну, и всяких вареньев, плюшек и прочего…
Покинули гостеприимный Октябрьск мы уже чуть ли не в сумерках, по крайней мере низкое, темное небо уже очень походило на вечернее.
Я рассказывал Пеклеванному про свои вчерашние похождения в подвале, и Саня только крутил рыжей своей головой:
– Ну, Серега, ну ты даешь! Да я бы ни в жизнь не полез бы на такой рожон – эти щенки хуже взрослых блатнюков! С теми хоть добазариться можно, а эти для смеха «замочут», и все, амба!
Пока мы разговаривали, пошел дождь, через некоторое время превратившийся в жуткий, просто тропический ливень! Таких дождей у нас летом-то не бывает, а чтобы вода вот так хлестала с неба в начале ноября! Я такого не припомню…
«Камаз» буквально плыл по дороге, врубив все фары «на полную громкость», как говорил Пеклеванный.
Мы упрямо пробивались вперед, но из-за плохой видимости водитель снизил скорость, и «Камаз» едва тащился. То и дело попадались встречные машины, отчаянно сигналящее, с бешено работающими дворниками.
Один раз мы едва увернулись от огромного грузовика, вынырнувшего из косых плетей ливня практически перед носом нашей машины.
– Ни ляда не видно! – матерился Пеклеванный, вертя баранку: – Ну и погода! Мандахлюндия, в рот ей ноги!
