Разделившись на отряды по пять-семь человек, грейты короткими перебежками двигались вперед, умело используя в качестве укрытий кусты, обгорелые стволы деревьев, неприметные складки местности. Очень быстро противник приблизился к траншеям и начал обстрел, не давая ополченцам ни вздохнуть, ни охнуть.
Вытащенный с таким трудом наверх ракетный станок пришлось оставить: грейты били прицельно, и, судя по всему, проблем с патронами у них не было. Появились первые убитые и среди расчетов стим-спитов. Кислицын выпустил несколько ракет по навесной траектории, стараясь накрыть противника, но больших успехов это не принесло. Залегшая вражеская пехота оказалась малоуязвимой целью.
Между тем грейты ползком, медленно, но приближались к траншеям.
– Гранаты готовьте! – скомандовал Лускус и передернул затвор свой винтовки. В бою накоротке у врага было неоспоримое преимущество. Значит, этого боя нельзя было допустить ни в коем случае.
Грейты как-то незаметно приблизились на полторы сотни метров. Защитники траншей теперь отчетливо видели, как то тут, то там из травы возникала темная фигура с винтовкой в руках и, совершив короткую перебежку, падала, взметая брызги, чтобы спустя секунду начать стрелять. Лускус отдал приказ парометчикам, и над долиной вновь поплыло знакомое Климу «Ф-ф-ф-ш-ш-банг-банг! Ф-ф-ф-ш-ш-банг-банг! Ф-ф-ф-ш-ш-банг-банг!».
Длинные, в пол-локтя, снаряды стим-спитов, начиненные взрывчаткой напополам с рублеными бронзовыми стрежнями, лопались с оглушительным грохотом, осыпая все вокруг смертоносным градом осколков. Теперь положение грейтов стало затруднительным – под ураганным огнем они вынуждены были вжиматься в землю. Их движение приостановилось, над бруствером траншеи перестали гудеть пули.
Долго держаться под парометными залпами противник не мог – и их командир отдал приказ задействовать еще не виденное на Медее оружие. Несколько грейтов, поблескивая мокрыми шлемами, одновременно поднялись на разных участках, и припав на одно колено, выстрелил по стим-спитам из переносных ракетных комплексов. Огненные стрелы прошили воздух. Орудия ополченцев сразу же замолчали, послышались крики раненых. И тут грейты пошли в атаку.
Стремительным броском они преодолели отделявшее их от траншеи пространство, на бегу стреляя из винтовок длинными очередями.
– Гранаты! – заорал Лускус в рупор. По рядам ополчения прокатился слитный треск кресал – бойцы поджигали фитили. Захлопали арбалеты, но даже тяжелые бронебойные стрелы не могли пробить композитную защиту грейтов. Кто-то бросил подожженную бутылку со спиртом. Синеватое пламя свернулось в дрожащий шар, опалило ополченцам лица – и бессильно погасло. И тогда в дело пошли гранаты. Множество рубчатых шаров взлетело в воздух, цепи пехоты противника утонули в дымных клубах разрывов, но было поздно – враг ворвался в траншеи.
Началась беспорядочная, страшная в своей ожесточенности свалка. Грейты стреляли в упор, их пули пробивали сразу несколько тел, но ополченцы не дрогнули. С проклятиями, руганью, криками они бросались на одного врага впятером, всемером, вдесятером, валили грейтов в жидкую грязь на дне траншеи – и добивали топорами, копьями, звенчами, а иногда и голыми руками.
Клим со своей винтовкой оборонял капонир ракетчиков, экономно всаживая пулю за пулей в прорвавшихся сюда пехотинцев грейтов. Толя Кислицын одну за другой бросал гранаты, поджигая фитили от крохотного костерка, разведенного в земляной нише. Его бойцы ушли в траншеи, увязли в побоище, оставив ракеты и пусковые станки без присмотра.
Во всеобщем многоголосом вое, грохоте выстрелов, стонах умирающих никто не услышал шума моторов – воспользовавшись сумятицей, шесть уцелевших бронетранспортеров на предельной скорости двигались к увалам, чтобы поддержать атаку пехоты. Клим заметил их случайно – и предостерегающе вскрикнул.
– Паромет! – крикнул Климу в ухо Кислицын, указывая окровавленной грязной рукой на уткнувшее стволы в землю орудие позади капонира.
Елисеев обернулся. Он увидел, что расчет стим-спита выбит начисто, но портативный котел исправно дымит в окопчике и сапун на кожухе позванивает от нетерпения, сигнализируя, что давление в норме и орудие готово к стрельбе.
– Давай, я прикрою! – кивнул Клим командиру ракетчиков и в упор разрядил винтовку в набежавшего на него грейта.
Кислицын по-обезьяньи вскарабкался по скользкому склону капонира, на мгновение обернул перекошенное лицо в сторону долины, откуда неслись бронетранспортеры, и уселся в кресло стрелка.
– Ф-ф-ф-ш-ш-банг-банг! Ф-ф-ф-ш-ш-банг-банг!! – Климу показалось, что застоявшееся орудие едва не подпрыгивает от нетерпения, слитно выплевывая снаряд за снарядом. Кислицын оказался умелым стрелком, а может быть, бушевавший в крови адреналин отключил его нервную систему, дав возможность спокойно брать прицел и посылать снаряды в цель.
За какие-нибудь тридцать-сорок секунд Толя поджег три бронетранспортера. Экипажи оставшихся, не выдержав огневого натиска, отвернули свои машины и укатили в туман.
И вдруг стало тихо. Нет, конечно же, до абсолютной тишины, властвующей над степью, когда рядом нет человека, было далеко, но стихли выстрелы, перестал лязгать и звенеть металл, и даже крики раненых зазвучали как-то приглушенно.
Уцелевшие пехотинцы грейтов, человек сорок, бежали прочь от увалов, закинув винтовки за спину. Их не преследовали.
– Командирам взводов доложить о потерях! – прогремел над траншеей усиленный медью голос Лускуса.
– Живой, черт! – улыбнулся Клим и тут же выругался – у него лопнула кожа на губе.
Подошел покрытый копотью Кислицын, бросил за вал капонира парометный снаряд.
– Представляешь – левый ствол заклинило. На снаряде наплыв. Вернемся в Фербис, набью литейщикам морду!
– Всем? – тяжело дыша, спросил Клим.
– Ага, – очень серьезно ответил Толя. Они некоторое время смотрели друг на друга, а потом захохотали и без сил повалились в грязь.
…Потери оказались не просто ощутимыми, а едва ли не фатальными. Погиб каждый третий ополченец из тех, кто несколько дней назад покинул Фербис. Кроме того, почти две тысячи человек имели тяжелые ранения, и им требовалась срочная и желательно квалифицированная медицинская помощь. Лускус распорядился в спешном порядке подготовить обоз для раненых и отправить его как можно скорее.
Осматривая позиции, Елисеев увидел в грязи у одного из разбитых стим-спитов исковерканную медянку, ту самую, под аккомпанемент которой накануне так и оставшиеся неизвестными ополченцы пели тоскливую балладу про Джона Боттона. Скорее всего, среди застывших в лужах тел были и певцы, и слушатели. Все они теперь оказались там же, где и герой песни, и, возможно, тоже обращались к хранителю райских врат с просьбой отпустить их хоть на мгновение назад – повидаться с женами, детьми, родней и друзьями…
– Что будем делать, командир? – спросил Клим у одноглазого, когда они спустя час собрались на развороченном, залитом кровью КП. – Грейтов мы пощипали, конечно, но для дальнейшего наступления на побережье у нас просто нет сил. Осталось три десятка ракет. Уцелел всего один паромет.
