Ранним сырым утром по западной дороге в город вошел босой человек в лохмотьях. Голова его была замотана грязной рубашкой. Подол закрывал лицо, и, чтобы смотреть, человек проделал в нем две дыры.
На улицах Купервиля царило безлюдье. Арендаторы уже уехали на поля – наступило время сева белолиста. Их домочадцы старались не выходить без нужды из домов, под секущий холодный дождь. Мокрые стены домов, мокрые крыши, лужи посреди главной улицы Элизабет-стрит, названной в честь матери Тома Снарки.
Начальник опорного пункта народной милиции Бартоломью Хэнкс поежился, поплотнее запахивая длиннополую форменную куртку. Он сидел в плетеном кресле на крыльце пункта, вытянув длинные мосластые ноги, и лениво обозревал промокший городок, пожевывая стебель утешника. Взгляд Хэнкса неизменно возвращался в одну точку, находящуюся в конце улицы. Там, призывно белея длинной вывеской, располагался салун «Прыгуний хвост». Кружка браги, рюмка крепкого, как удар кулака в челюсть, виски, который получается у тестя раз от разу все лучше, фирменный жареный прыгуний хвост – что еще нужно мужчине в такой промозглый денек?
Вся беда заключалась в том, что Том строго-настрого запретил Барту появляться в салуне до полуденного колокола. Главный нармилец вздохнул. Когда он женился на дочери Снарки, в глубине его души жила уверенность, что вскоре все, что создал, построил и нажил Том, достанется ему. Но прошло уже два года, а старик только крепче сжимал в красных пудовых кулачищах вожжи, которыми он управлял Купервилем.
Мимо Хэнкса странной, деревянной походкой прошел не менее странный человек с намотанным на голову тряпьем. Человек был чужим. Нармилец опустил ноги с перил, на всякий случай проверил, заряжен ли табельный арбалет, и окликнул незнакомца. Тот никак не отреагировал, продолжая шлепать по лужам с прямолинейностью автомата.
Несколько секунд Хэнкс раздумывал, стоит ли выходить под дождь, чтобы догнать чужака, но лень в итоге победила служебный долг, и Барт снова уселся в кресло, сдавив зубами уже порядком измочаленный стебель.
Том Снарки, усевшись за стойкой, собственноручно протирал гордость заведения «Прыгуний хвост» – стеклянные бокалы, изготовленные по специальному заказу в Фербисе, мрачно напевая себе под нос старую песню звездной пехоты:
Оборону занимай, парни!
Слева девять, не зевай, Барни.
Справа восемь, лучемет!
Эй, прицел вернее, Тод.
Нас апостол Петр на небе ждет.
Нынешний год выдался дождливым, и первый урожай клубней белолиста был хуже обычного. Если так пойдет дальше, придется поднимать арендную плату. Том сплюнул в медную бадью с помоями и исподлобья огляделся. В большом зале салуна гуляли сквозняки. Длинные столы пустовали, лишь у окна сидел, откинувшись на спинку стула, почтальон Гаррет, смакующий свежую брагу. Он уже успел с утра пораньше съездить на трицикле за сорок три мили, в Дебер-хом, где проходила меднодорожная магистраль. Том гонял почтаря не по пустой прихоти. Он хотел, чтобы у Купервиля была собственная ветка пути, и бомбардировал министерство путей сообщения заявками. Ответа пока не было.
Скрипнули низкие дверцы бэт-вингс, и на пороге появился оборванец с замотанным лицом. «Чужак, – бросив быстрый взгляд на раннего гостя, сразу понял Том. – Из паломников, что ли? Нет, не похож. Человек из степи? Может быть… Хотя нет, не может. Мы договаривались с Парисом, что связь через почтаря. Парис хоть и снейкер, но парень с головой. Стало быть, это просто бродяга. Как бы заразу какую не занес…»
Чужак тем временем постоял на пороге и шагнул к стойке.
– Заказывать будешь? – холодно осведомился Том, отставляя в сторону очередной протертый бокал. – Если нет, то лучше уходи. У нас тут бизнес. Непогоду можешь переждать на прыгушнях, там, в конце улицы.
– Воды, – без голоса выдохнул оборванец.
Том хмыкнул, ковшом плеснул из бака в латунную кружку и со стуком поставил посудину на стойку.
– Пей и убирайся. Мне некогда.
Незнакомец медленно, с достоинством поднял кружку. Том обратил внимание, что кисти его рук тоже обмотаны грязным тряпьем. Опустив два пальца в кружку, бродяга смочил их и сделал быстрое движение, разбрызгивая воду над собой. Гаррет, отложив нож, с интересом посмотрел на него.
«Точно больной. И с головой не в порядке», – решил Том и звякнул колокольчиком. В поварне два его помощника, Сэм Кривые Зубы и Мерфи Три Косточки, разделывали тушу молодой альбы для жаркого. Оба – молодцы хоть куда, и выставить из заведения нищеброда для них было сущим пустяком. Конечно, это мог сделать и сам Том, но он брезговал прикоснуться к грязной одежде оборванца.
Приподняв тряпку с дырами для глаз, бродяга осушил кружку и поставил ее на стойку. Громко топая, из двери позади стойки появились Сэм и Мерфи, оба в белых фартуках, испачканных кровью.
– Хозяин? – беловолосый Сэм, детина с огромными волосатыми ручищами, вопросительно посмотрел на Тома. Мерфи, лысый негр почти двухметрового роста, молча сопел у него за спиной. Снарки недовольно дернул плечом, глазами указал на застывшего оборванца, мол, разберитесь.
– Э, слышь, придурок… А ну-ка вали отсюда! – пробасил Кривые Зубы, угрожающе нависнув над бродягой. Три Косточки вразвалочку обошел стойку, на ходу вытирая клешнястые черные руки о фартук.
– Мне надо. Говорить. Один вопрос, – еле слышно произнес оборванец, не двигаясь с места. – Потом уйду.
– Мне с тобой говорить не о чем, – спокойно сказал ему Том. – Мы тебя знать не знаем и знать не хотим. Убирайся! Это было последнее предупреждение…
Бродяга вздохнул. Сэм протянул руку, намереваясь взять его за шиворот. В следующую секунду замотанный в тряпье человек вдруг взорвался серией еле уловимых движений. Подхватив высокий барный табурет, он ударил Сэма с такой силой, что тот без звука рухнул на дощатый пол. От удара табурет разлетелся на части. В руке бродяги осталась длинная толстая ножка, которой он, быстро развернувшись, несколько раз приложил Мерфи. Гигант не ожидал такого поворота событий и отправился в нокаут.
Потрясенный Том сунул руку под стойку, нашаривая рукоять бронзовой палицы. Барные табуреты он заказывал у плотника в соседнем поселке и мог дать руку на отсечение, что они были сработаны на совесть. Если этот доходяга сумел вот так за здорового живешь разбить один о голову человека, значит, дело плохо…
С угрожающим рычанием, от которого прыгуны припадали на брюхо, а люди бледнели и теряли дар речи, Том перемахнул стойку, краем глаза заметив, что почтальон Гаррет так и сидит за столиком с раззявленным ртом и выпученными глазами.
«Дурень, мог бы и за полицией побежать», – с неудовольствием подумал Том, обрушивая увесистую шипастую палицу на голову бродяги. Тот даже не попытался уклониться. Он шагнул навстречу собственной верной гибели, но в самый последний момент присел, вытянув перемотанные тряпками руки. Палица со свистом пролетела мимо, и в ту же секунду Том почувствовал, как его шею сжало, точно тисками.
