Книга V., страница 155. Автор книги Томас Пинчон

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «V.»

Cтраница 155

До сих пор не разгадана одна из самых больших загадок Великой Осады: почему, имея численное превосходство над осажденными рыцарями, дни которых были сочтены (для этого вполне хватило бы пальцев одной руки), и при том, что Борго, а значит, и вся Мальта уже практически были в руках Мустафы, почему же турки вдруг отступили, подняли якоря и покинули остров?

Историки утверждают, что причиной тому стали слухи. Якобы Дон Гарсиа де Толедо, вице-король Сицилии, вел к острову сорок восемь галер. Посланный Папой на помощь Ла Валлетту Помпео Колонна с войском, численностью тысяча двести человек, был уже на Гозо. Но самое главное, до турок каким-то образом дошли сведения о тем, что в бухте Меллеха уже высадилось двадцатитысячное войско. Был отдан приказ начать отступление; на Шагрит Меввия зазвонили церковные колокола, толпы местных жителей с радостными криками высыпали на улицы. Турки бежали, спешно погрузились на корабли и уплыли на юго-восток, навсегда покинув остров. Историки объясняют их бегство ошибочными данными разведки.

Но правда заключается в следующем: Мустафа получил приказ непосредственно из уст самого султана. Ведьма Мара, ввергнув султана в гипнотический транс, отрезала ему голову и бросила ее в Дарданеллы, откуда чудодейственные силы – никто не знает, какие течения и ветры возникают в этом проливе, – понесли голову прямиком к Мальте. Один современный менестрель по имени Фальконьер сочинил об этом песню. Его не коснулось влияние Ренессанса; во время осады он жил на постоялом дворе арагонских, каталонских и наваррских рыцарей. Знаешь, есть такие поэты, которые охотно проникаются верой в любой популярный культ, в расхожую философию или новомодное заграничное суеверие. Этот уверовал – а может, и влюбился – в Мару. Он даже отличился на крепостном валу Борго: успел размозжить своей лютней головы четырем янычарам прежде, чем кто-то протянул ему меч. Мара была его Дамой сердца.

Мехмет продекламировал:

Обгоняя мистраль, обгоняя палящий бич солнца,
На волнах колыхаясь морских под грядой облаков,
Голова проплывает, на дождь и на ночь невзирая,
Через древнее море по звездам она держит путь,
И лишь дюжину слов роковых ее память мусолит.
Что ей Мара, любимая Мара вложила в уста…

Далее следует обращение к Маре. Стенсил глубокомысленно кивнул, пытаясь представить, как этот стих звучал по-испански.

– Очевидно, – подытожил Мехмет, – голова потом вернулась в Константинополь к своему владельцу, а хитроумная Мара тем временем, переодевшись юнгой, пробралась на дружественный галеот [308]. Вернувшись в конце концов на Мальту, она привиделась Ла Валлетту и приветствовала его словами «шалом-алейхем».

Шутка здесь была в том, что на древнееврейском «шалом» означает «мир», но греки усматривали тот же корень в имени Саломеи, получившей голову Иоанна Крестителя.

– Берегись Мары, – сказал затем старый морской волк. – Она – хранительница Шагрит Меввия. В наказание за совершенное ею в Константинополе она обречена обитать в пределах этой населенной равнины. Неизвестно, кем (или чем) вынесен ей такой приговор, но это все равно, что надеть пояс верности на блудливую жену.

Мара не знает покоя. Она найдет способ достать кого ей надо из Валлетты, города, который носит имя женского рода, хотя он назван в честь мужчины, с полуострова, который по форме напоминает mons Veneris [309]. Понимаешь, пояс верности? Однако и нарушить, и соблюсти супружескую верность можно самыми разными способами, что она и доказала султану.

И вот, выйдя из такси и добежав под дождем до отеля, Стенсил ощутил некое томление. То было не столько томление в чреслах (в Сиракузах было с кем хоть на время заглушить позывы плоти), сколько тоска по тому юноше со старческим лицом, в которого он имел обыкновение иногда превращаться. Чуть позже, втиснувшись в крошечную ванну, Стенсил запел. Эту песенку времен его довоенной «мюзик-холльной» юности он обычно напевал, чтобы расслабиться.

В «Собаку и звонок» влететь
Всегда был Стенсил рад,
Чтоб на столе сплясать и спеть,
Повеселить ребят.
Грустила дома и ждала
Красавица жена,
Но постоянно в паб несла
Его к шести волна.
Но майский вечер наступил
И Стенсил объявил:
«Я погулял, попел, попил
И пьянки завершил.
Гуляйте сами. Я – домой».

(В те благословенные дни здесь вступал хор младших оперативных сотрудников Министерства:)

В чем дело Стенсил? Что с тобой?
Скажи нам, что произошло?

(На что Стенсил отвечал:)

Несчастен я, друзья,
Садитесь. Уходя,
Скажу, как мне не повезло.

(Припев:)

Папашей я стал одного огольца,
Зовут его Герберт, криклив – весь в отца,
Меня чтит он строго,
Но писает много -
Пеленки меняю ему без конца.
И как я его умудрился зачать?
Ведь пьян возвращался – и сразу бух спать.
Но вышел мальчонка толковым и толстым,
Совсем как мамаша, а Стенсил, как взрослый,
Из паба уходит и дома сидит.
Спросите молочника, он подтвердит,
Что Стенсил отныне лишь дома сидит.

Выйдя из ванны, обсохнув и вновь облачившись в твидовый костюм, Стенсил встал у окна и погрузился в рассеянное созерцание ночи.

Спустя некоторое время раздался стук в дверь. Наверное, это Мейстраль. Стенсил быстро окинул взглядом комнату, проверил, нет ли забытых документов или компрометирующих материалов. И подошел к двери, чтобы впустить внутрь судостроителя, который, судя по описанию, должен походить на чахлый дуб. Мейстраль стоял за дверью, не выказывая ни агрессивности, ни застенчивости, – просто стоял: поседевшие волосы, неухоженные усы. От нервного тика верхней губы тревожно дрожали застрявшие в усах крошки.

– А ведь он происходит из благородной семьи, – как-то раз печально заметил Мехмет. Стенсил попался в ловушку и спросил, из какой семьи. – Делла Торре, – ответил Мехмет. Delatore, осведомитель, доносчик, стукач.

– Что там с докерами? – спросил Стенсил.

– Собираются напасть на редакцию «Кроникл». – (Рабочие затаили обиду на эту газету еще со времени забастовки 1917 года, когда «Кроникл» напечатала письмо, осуждающее забастовку, но не дала забастовщикам возможности опубликовать ответ.) – Только что закончилось собрание. – Мейстраль вкратце пересказал, о чем там шла речь. Стенсилу были известны все поводы для недовольства рабочих. Английские рабочие получали колониальную надбавку, а местные докеры – только обычную зарплату. Многие мальтийцы хотели эмигрировать – до них дошли заманчивые сообщения Мальтийского трудового корпуса и рассказы соотечественников, работавших за рубежом, о более высоких заработках за границей. К тому же прошел слух, что власти отказываются выдавать паспорта, чтобы удержать рабочих на острове на случай, если в будущем понадобится дополнительная рабочая сила. – Что еще им остается, кроме эмиграции? – Мейстраль сделал небольшое отступление: – За время войны число докеров увеличилось в три раза. А теперь, после перемирия, начались сокращения. Кроме доков, рабочих мест на острове раз-два и обчелся. Так что многим не заработать даже на пропитание.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация