– Гром на связи.
– Гром, я – Налим, видел какое-то движение на крыше, – прошуршала рация голосом Звягина.
– Налим, понял тебя! – сквозь зубы прошипел майор, отключился и оглядел оперов. – Бляха, как он на крышу-то мог попасть? Сеня, дуй туда, но осторожно, без самодеятельности, только наблюдай. Связь каждые тридцать секунд!
Максимов кивнул, сунул пистолет под мышку и, напустив на себя равнодушный вид утомленного долгой командировкой постояльца, вышел в гостиничный коридор.
«Контрольки» от Максимова Громыко получил всего три. Затем Арсений замолчал и больше на связь не выходил.
– Всем – он здесь, – буркнул побледневший майор в рацию и тут же вызвал Степаняна: – Сережа, как у тебя?
Степанян тоже молчал. Выждав почти минуту, Громыко отключился и шепотом спросил у припавшего к дверному глазку двухметрового Горбатко:
– Что там? Тихо?
– Ага… – одними губами ответил тот, и в ту же секунду они услышали негромкий хлопок, словно бы кто-то с силой захлопнул раскрытую посредине пухлую книгу.
– Леня! Леня, что у вас? – тут же вызвал Громыко Доронина. В ответ раздалось еще несколько хлопков и вдруг прозвучавший пушечным выстрелом грохот «макарова».
– Вперед! – выхватывая пистолет, Громыко бросился к двери. Хлопнуло еще раз, из коридора раздались звуки какой-то возни, топот. Майор тронул Горбатко за плечо, но тот неожиданно начал заваливаться на него. Стукнул о половик выпавший из руки оперативника «макаров», запрокинулось широкое безусое лицо…
Пуля, пробив глазок, вошла Горбатко точно между бровей, разворотив переносицу.
Ба-нц! В голове у Громыко неожиданно как будто лопнула какая-то струна, и мир вокруг потек, исчезая, расплываясь…
Майор увидел перед собой бескрайнюю заснеженную равнину, поросшую заиндевелыми деревьями. Вдалеке, у тающего в морозной дымке горизонта, угадывалась деревенька. Под бешеным зимним солнцем золотом сиял куполок невеликой церквушки.
Все краски, все цвета были пронзительно-яркими, свежими, от чистого холодного воздуха кружилась голова, а нетронутые снега слепили глаза, поэтому Громыко не сразу заметил небольшое сельское кладбище, спрятавшееся в березовой роще.
Белые стволы берез, белые узорчатые кружева на ветвях – от всего этого веяло такой чистотой, такой неземной непорочностью, что куча коричневой глины возле свежеотрытой могилы на краю кладбища показалась Громыко кощунством, осквернением всего самого святого, что есть на свете.
Исподволь, откуда-то издалека до слуха майора донесся звонкий девичий голосок, высоко-высоко выводящий слова старинного романса:
– В лунном сиянии…
«В лунном сиянии», – прошептали сухие, запекшиеся губы. Громыко вздрогнул – он вдруг понял, ЧЬИ это губы. Черный киллер бесшумно шел по коридору, мимо него проплывали двери гостиничных номеров, впереди маячило окно.
– Снег серебрится… – пропел тонкий голосок. Двое мужиков в ватниках, упираясь, на веревках опускали в могилу гроб.
«Снег серебрится…» – прошептали губы. Окно было все ближе и ближе…
– Вдоль по дороге троечка мчится… Динь, динь, динь… Динь, динь, динь… – голос забрался в какие-то запредельные, поднебесные выси. Старуха возле могилы с плачем упала на снег, комкая в морщинистых руках сорванный с головы пуховый платок…
«Динь, динь, динь…» – прошептали губы в последний раз. Неожиданно майор увидел обледеневшую крышу какого-то дома, черную фигурку и лист бумаги, упавший на стылое железо.
«Динь, динь, динь…» – вновь прозвучало в голове у Громыко. Рукоять тяжелого «люгера» разбила стекло…
С треском распахнулась дверь чуланчика. Яна Коваленкова колобком выкатилась на середину коридора, не вставая, вскинула «макаров»…
– Не-ет! – заорал Громыко, понимая, что уже поздно.
Три выстрела прозвучали один за одним. Гильзы с тупым звуком запрыгали по полу.
«Колокольчик звенит…» – высокий голос и шепот слились вместе. Черная фигура в конце коридора перевалилась через подоконник…
Громыко отпихнул все эти бесконечные секунды падавшее на него тело Горбатко, распахнул дверь и выскочил в коридор. Яна, стоя на коленях, по-прежнему целилась в сторону окна. Из приоткрытой двери номера Жукова виднелась чья-то рука с синими буквами татуировки на скрюченных пальцах: Л-Е-Н-Я.
«Это – Доронин!» – отрешенно подумал Громыко, и тут ожила рация:
– Гром, я – Налим. Объект выпал из окна, приземлился удачно, машины не побил. Держим его. Похоже, он готов. Как у вас?
– У нас хуево, – у Громыко вдруг перехватило горло. – Передай Любарскому – скорую, экспертов, и быстро, быстро! Омон пусть оцепит двор, никого не впускать…
– Товарищ майор… Николай Кузьмич! – Яна от волнения говорила даже медленнее нормального человека и все никак не могла попасть стволом «макарова» в подплечную кобуру. – Я попала все три раза… А он еще шел, шел, шел… А потом его как будто выключили!
– Ее… – тихо поправил оперативницу Громыко и открыл дверь в жуковский номер – так и есть, три трупа. Профессор Геннадий Иннокентьевич Жуков, Леня Доронин и Дима Кузин. А на лестнице, Громыко это знал, лежит сейчас Сережа Степанян. А за дверью номера напротив – Никита Горбатко. А где-то на чердаке – Сеня Максимов. И все они погибли для того, чтобы остановить кого-то («Или что-то?» – вдруг с испугом подумал Громыко), умеющего убивать так быстро, как не может даже самый страшный хищник на планете – человек разумный…
Дверь одного из номеров приоткрылась и оттуда показалось испуганное лицо постояльца.
– Скажите, а что происходит?
– Все нормально, вернитесь в номер, – раздраженно ответил Громыко.
– Но я думал, может, нужно помочь… Моя фамилия Семецкий, я из Орши, врач, правда ветеринарный…
– Да какая тут, на хрен, помощь… – проворчал майор, поворачиваясь к собеседнику спиной. – Живой остался – и радуйся! Помочь он хочет…
Пройдя по коридору, Громыко обернулся, сказал Яне:
– Останься тут. Разгони постояльцев по норам, а то вон, уже вылезают, помощнички… Я вниз.
И шаркающей походкой побрел к лифту…
Он вышел из лифта в фойе, а навстречу уже бежали медики, бледный Любарский, ребята из отдела.
Кое-как отбившись от вопросов, Громыко вышел во двор, протолкался сквозь омоновцев, сел на корточки рядом с трупом, по-прежнему сжимавшим в худеньких руках большие вороненые «люгеры»…
– Николай Кузьмич, – рядом присел Звягин. – Мы его не трогали, с минуты на минуту эксперты подъедут.
– Ее… – снова поправил Громыко. – Это – девушка. Чертовщина какая-то…
Протянув руку, он стащил с головы зловещего «чекиста» вязаную черную шапочку с прорезями для глаз и рта. Кто-то за спиной охнул – по серому асфальту разметались золотистые кудри, синие, остановившиеся глаза бездумно смотрели в скучное московское небо.
