— Там, куда ты за водой ходил, луговина большая, болотистая, и ручей течет, так?
Луня кивнул — все так и есть.
Шык развернул Чертеж Земель, ткнул пальцем:
— Вот тут мы оказались, совсем рядом с Великим Ходом. До Дома Корча отсюда — день пути пешему, не больше. А болотина твоя, Луня, Мокрым лугом называется, в тот год, когда мы с тобой к Веду в гости собрались, пауны из Черного леса лурийских торговых гостей на ней погубили, Корч сказывал.
Руна, услыхав знакомые, родные названия, задрожала вся, глаза заблестели, и Шык, глянув на нее, кивнул:
— Да, девка, родина это твоя, ваши, Корчевы земли. Ты-то нашим проводилой и будешь, небось, каждый кусток тебе тут знаком?
— Тут, за Мокрым лугом, я редко бывала, а вот коли пройти его, там и вправду каждую тропку, каждый бугорок знаю. — кивнула Руна: — До Черного леса три дня нам идти отсюда, только вот…
— Что? — спросил Шык.
— Домой бы завернуть, крюк небольшой выйдет, а поклониться родинщине своей хочется. — закончила Руна, смутившись.
Волхв кивнул:
— Завернем, не сомневайся — мне тоже Дому на Великом Ходу поклониться надобно, мы ж с дедом твоим, с Корчем, считай, побратимами были, кровь мешали и в вечной дружбе клялись. Его памяти поклониться хочу, так что зайдем…
А теперь вот чего: был я на Великом Ходу, и сильно встревожил он меня. Не тот стал Ход ныне, совсем не тот. Чары, что ране его блюли, от нечисти спасали, и от людей лихих, ныне порушены, ослабели совсем. Зарос Ход травой-бурьяном, раскис весь, а Стражи Ходовы побиты, повалены, и опасно ныне малым числом по Ходу ездить. Врагов наших, аров и иных, в здешних местах нет сейчас, но были не так давно, большая дружина на закат проходила, и конные там были, и пешие. Так что путь наш до Корчева Дома окрест держать будем, с опаской да оглядкой, кабы на дозоры вражьи не напороться!
Зугур, что менял свалявшиеся перья на стрелах, усмехнулся:
— Вот едрит мать его, Владыки, хоть и не было ее у него! Мы ж ВСЕХ людей от смерти спасаем, и аров треклятых, и хуров тех же, детей шакальих, и мы же от них таиться должны! Что за времена, что за дела такие? Боги гибнут, люди дружка дружку хуже зверья дикого опасаются, хуже нелюдей бояться. Ух, и отольються все слезы вагаских матерей, и матерей всех иных народов этому Владыке! Ух, и посмеюсь я над прахом его, пусть и не увижу его глазами!
— Ладно, ладно, разошелся! — проворчал Шык: — Погоди, тут кабы ОН над нами не посмеялся, вишь как выходит — Черный лес впереди, так и до него еще суметь добраться надо!
Луня заточеной щепкой потыкал зайчатину в котелке, повернулся к волхву:
— Зато, дяденька, коли доберемся, то аров уже бояться не надо будет они-то, небось, туда не сунуться, остерегутся, разорви их Игг!
* * *
Похлебав заячего варева, обглодав косточки, путники залили костерок, заложили ямку сбереженным дерном, Луня веткой замел следы, и к полудню маленький отряд уже спускался на Мокрый луг.
Шли сторожко. Впереди, за пять сотен шагов — Луня, дозорным, остальные следом, цепочкой, быстро и тихо. Разговоров не вели, головы пригибали. Сырой туман, что висел над лугом, надежно укрывал путников, а как минули луг, Руна Луню сменила, по распадочку меж холмами повела, потом — лесной окраиной, и к вечеру в буреломный осинник вывела, место глухое и дикое.
Там и на ночь остановились. Шык сперва долго землю слушал — аров без арпаков не бывает, а стук копыт конских земля далеко разносит. Но тут все тихо было, и путники на ночлег расположились без опаски. Луня куропатку подстрелил, Руна щавеля по дороге нарвала, корешков разных, голодными сидеть не пришлось.
Зугур на этот раз первым в дозор ушел. Луня залил костерок, и все уже собрались на боковую, но перед тем, как спать укладываться, Руна вдруг обратилась к волхву:
— Дядько Шык, дозволь мне Могуч-Камень поглядеть, в руках подержать.
— Зачем тебе? — удивился Шык.
— Ну дозволь, рассмотреть я его хочу, что за диковенка такая. Ты вот про него говорил, что камень сам про себя рассказывать может…
— Так то ж не всякому, тем только, кто без слов понимать обучен. Шык, уже было улегшийся, сел и пояснил: — Волховство, магия, как Вед это называет, дарует человеку многое, но многого и требует взамен. Сильный волхв, маг, колдун, он от жизни обычной отрешиться должен, семью, детей иметь ему нельзя, а за это он и мир по другому видит, и мысли тоже, и людские, и звериные, и прочие другие. Луне вон, посля женитьбы вашей, волхвом не стать уже, ну, ПОЛНЫМ волхвом, понимаешь? И тебе слова, что камень говорит, услыхать не дано, хотя и есть в тебе что-то, муть какая-то чарная, но ты ее и сама особо не чуешь, а уж проявить и подавно не сумеешь.
— Ну дядько Шык, ну дай камень! — гнула свое Руна, и волхв махнул рукой:
— Ну, на, гляди, острожно только — сила в камне этом великая.
Руна под недоуменными взглядами Луни приняла из рук волхва осколок Первой Звезды, бережно положила его себе на колени, нагнулась над ним, словно бы вглядываясь в черные сколы, словно бы силилась прочесть какие-то неведомые писмена, что покрывали камень, но Луня заметил — глаза у девушки при этом были закрыты.
Сам Луня, подержавший Могуч-Камень в руках еще в подгорных коридорах бурой горы, почуял в нем только что-то непонятное, скованное и спрятанное, тайну какую-то, и очень-очень древнюю память — у обычных каменй такой не бывает. Но Луня тогда ранен был, не до камня, да погоня на плечах висела. А после и вовсе позабыл он про звезный осколок. Добыли они его — и хорошо, пускай до срока в котомке Шиковой лежит, хоронится.
Руна вдруг выпрямилась, открыла глаза, отдала камень волхву и улыбнулась:
— Дядько Шык, а ведь не все ты нам рассказал так, как было!
— Ты про что это, Руна? — удивился волхв.
— Да про то, что не сам ты пещерку с камнем в горе учуял — это камень позвал тебя, сам открылся-объявился, к тебе потянулся. Да еще и подсказал, как лучше до него добраться.
Шык только руками развел в смущении:
— Ну, Лунька, и жонку ты себе нашел! Уела она меня, старого. Ведь и впраду слукавил я маленько, не для выгоды, так, к слову пришлось. Но ты-то, Руна, как узнала про то? Не уж-то тебя чарам кто учил?
Руна покачала головой:
— Никто не учил. Сама я… Просто… Просто в роду матери моей был человек, что у гремов колдуном великим считался. Верно ты заметил, дядько Шык, настоящему волхву или колдуну с бабами знаться нельзя — сила уйдет. А вот тот колдун — он другой был. И колдовство его тоже — другое. И жил он всегда один, и чары творил по-своему, и в воде он не тонул, и с женщинами знался. От него у дочери эрла Ворги отец матери моей родился. Тэур, сын Гроума…
— Гроума!! — в один голос вскричали Шык и Луня, забыв, что сторожиться надо. Руна кивнула.
