Оскальзываясь на обледеневших камнях, спотыкаясь, кашляя и сморкаясь на ходу, путники выбрались на морской берег. В темнеющем небе на востоке уже зажглись первые звездочки, серые волны с шумом накатывались на камни, уныло свистел в прибрежной заледеневшей траве северный студеный ветер. «Вот тебе и Южной море!», — с тоской подумал Луня, вместе с остальными подходя к стоящей меж камней Родомысли.
Лодья была совершенно невредима, но когда люди подошли вплотную, то каждый невольно и изумленно вскрикнул! Просмоленные борта не пропускали воду, и Родомысль стояла, до самого краешка залитая дождевой водой, словно громадная деревянная чаша, чаша, из которой лишь лихам пить впору.
Луня заглянул в прозрачную, отстоявшуюся воду, увидел свое отражение. Вот он, значит, теперь какой — чумазый, с пробивающимся над верхней губой пушком, лохматый, волосья мало что не до плеч, на щеке царапина, а глаза… Глаза на птичьи похожи, живет в них усталость — это в его-то невеликие лета!
Луня отошел от лодьи, сел на камень, стал смотреть на звезды. После вдруг получившегося у него вчера огневого чародейства Луня неожиданно понял — все, веселуха в его жизни кончилась, видать, и учеба его у Шыка к концу близиться. Начинается самостоятельная жизнь, и жизнь эта обещает быть горькой!
Зугур с Фарном тем временем, поудивлявшись дождевому чуду, решили пополнить запасы пресной воды, благо, ходить за ней никуда не надо. Шык бродил окрест, смотрел на море, на дальние западные скалы, что быстро темнели в надвигающемся мраке, что-то бормотал, но к Луне не подходил понимал, что ученику сейчас надо в самом себе разобраться, душу взбаламученную успокоить.
Уже совсем стемнело, когда осушенный корабь был готов к дальнейшему плаванию. Правда, разбухшее от воды дерево сильно отяжелело, и четверым путникам пришлось вырубить слеги, чтобы сдвинуть Родомысль с места, но это так — мелкая заминка, и вот уже качается лодья на волнах, заброшены в нее дорожные мешки и оружие, Фарн натягивает мокрое ветрило и…
— Стойте! — Луня, вскочив на ноги, указал на темнеющий берег: Глядите!
Все обернулись.
— Мать-Кобылица, это что ж за… — начал было Зугур, но осекся на полуслове, словно поняв — что, а вернее — КОГО он видит.
На мокрых камнях в сотне шагов от лодьи стояло огромное чудовище, и вид его был ужасен. Гнилая плоть ломтями отваливалась от толстенных костей, огромный череп почти обнажился, безгубая пасть щерилась гребенкой острых зубов, когтистые лапы тянулись к путникам.
— Это тот лих, что мы завалили в самом начале пути вдоль моря! уверенно сказал Шык: — Навом стал! Надо же! Лих — и навом!
— Выходит, он за нами все это время шел? — удивленно спросил Зугур, но волхв покачал головой:
— Не все. Гнил он себе спокойненько, а дух его летал поодаль. Летал себе, летал, пока не услышал призыв нашего главного супротивника. Вот тогда-то, ден десять назад, я мыслю, и встал этот костяк, и поперся по берегу — за нами. День и ночь шагал, падаль. Хорошо хоть, он сегодня пришел — прошлой ночью он передушил бы нас всех тепленькими…
— Скорее уж — мокренькими! — подал голос Луня, все засмеялись, но Зугур сразу закашлялся, и блеснув глазами, рявкнул:
— Чего, ждать будем, пока на нас кинется? Поплыли, Фарн!
Этрос повернул ветрило, ловя ветер, и Родомысль стремительно заскользила по черной воде, удаляясь от берега. Оживший лих поднял лапы, шагнул вперед, и переступая через камни, вошел в морские волны.
— Он что, так за нами и будет… идти? И по дну морскому? — спросил Зугур у волхва. Шык, разглядывавший пучки лечебных трав, извлеченных из котомки, не ответил — он думал, как лечить отрядников, а то мокрые, холодные, на ветру, через пару дней все они слягут. Зугур хмыкнул и полез со своими вопросами к Луне, но тому тоже было не до лиха — ну ожил, ну пришел, ну в воду вошел — эко дело. Морские рыбешки, раки всякие и прочья мелочь живо плоть гнилую по волоконцам растеребят, а остальное само развалиться.
О другом думал Луня — как вызнать про супротивника, его же чары используя. Вот кабы можно было сотворить духа, и его глазами глядеть, как там, в «том», в духовом мире, все устроено, и какие там пути-дороги, куда ведут они, и кто там хозяйничает… Там и до супостата добраться недолго!
Луня полез со своими мыслями к Шыку, но волхв сунул ему сушеные листья бережника и ромашковый цвет — жуй, а не то сляжешь! Луня послушно начал жевать горькое месиво, сглатывая терпкую слюну, потом его укачало, и он уснул, а во сне видел себя духом — летал, где хотел, сквозь деревья и камни проходил, и под землю заглядывал, и за облака, а того, кого искал, так и не нашел…
А утром, проснувшись, Луня понял, что сильно занедужил. Вместе с ним слег Фарн — этроса свалила грудная немощь, а Луню трясло и колотило, словно он голым на мороз вышел. А тут еще, как на грех, устье реки Ва впереди появилось — все одно к одному…
— Пристать надо. — решил Шык: — Костер сложить, отваров разных приготовить, обогреться и просушиться. А уж потом вверх по реке пойдем, там все время грести надо будет, болесным невмочь! Зугур, давай, к берегу!
* * *
На берегу Зугур первым делом запалил огромный кострище — греться и калить камни. От просыхающих шкур и одежды валил пар, Шык кипятил в котелке целебные отвары, поил Луню с Фарном, пил сам, и лишь вагасу, крепкому зоровьем, знахарская помощь не понадобилась.
Тряса покинула Лунино тело, но прежде с молодого рода сошло семь потов, и Луня чувствовал себя совсем ослабшим. А вот с Фарном случилась беда — Груда крепко присосалась к этросу, он кашлял, сплевывая на камни пузырящуюся мокроту, дышал хрипло, со свистом, словно в груди у него был прохудившийся кузнечный мех. Волхв хмурился, творил чары, отгоняя болезнь, но к вечеру Фарну стало еще хуже, и он впал в забытье.
— Однако, худо дело! — озабоченно сказал Шык, внимательно глядя на лежащего этроса: — Так он и к праотцам может отправится! В баню бы его… Ну да ладно, последнее средство испытаем!
Волхв извлек из своей котомки деревянную бутыль, откупорил вырезанную из сучка пробку — и вокруг распространился резкий, злой дух сивухи-дуроголовки. Шык налил в глиняную кружку мутного зелья, велел Зугур разжать зубы болезного, и резким движением влил содержимое кружки в рот этроса, тут же зажав его ладонью.
— Черное пойло глотай на здоровье, болесть чтоб уняло, в груди чтоб чисто стало! — нараспев сказал Волхв, с трудом удерживая выгнувшееся дугой тело Фарна. Этрос судорожно глотнул, закашлялся, заперхал, пытаясь руками разодрать себе горло, но Зугур с Луней были уже тут как тут — навалились, вцепившись в запястья, удержали Фарна от самовредительства.
Чудодейтвенное пойло подействовало быстро — Фарн открыл глаза, хотел что-то сказать, но смог только сипеть сожженной глоткой.
— Вот и ладно! Вот и хвала богам, особливо Влесу — знахарьскому потворителю! — радостно сказал Шык, глядя на ожившего этроса: — Давайте-ка, други, грузить его в корабь, да отплывать пора — вечереет, не ровен час, выбредет из моря лих тот поганый, пусть его рыбы на куски разорвут!
