Кинув взгляд на ее замкнутое лицо, я уточнил:
— Зачем что?
— Весь этот спектакль.
Я сделал вдох. Да, все происходившее взаправду походило на дурно сыгранную пьесу, но это не было ложью.
— Это не спектакль, — ответил я после небольшой паузы.
— А что же? Предложение руки и сердца? — усмехнулась невесело Беляшкина.
Я ее понимал. Мало какая девушка захочет, чтобы это происходило так.
— Я подумал, что это вполне логичное решение, — наконец размеренно произнес я.
— Логичное? — переспросила Оксана. — Но тебе ведь еще не все равно на нее, так?
— Не понимаю, о чем ты, — ответил я сквозь инстинктивно сжавшиеся челюсти.
— Тебе не все равно на твою Аллу.
— Ошибаешься, — ответил спокойно. — Все не так, как ты могла подумать.
— Да мне вообще плевать, — отрезала Беляшкина и отвернулась.
Я вдруг понял, что улыбаюсь, как почетный идиот. Да она ревновала! Оказывается, это весьма приятное ощущение.
— Знаешь, почему мы с ней расстались? — спросил я и, проигнорировав молчание в ответ, добавил:
— Потому что я не был готов на ней жениться.
— А на куске сала, значит, готов?
Она старалась говорить насмешливо, но я распознал в ее голосе обиду. И разозлился. На Аллу за ее поганый язык. На саму Беляшкину за то, что слушала эту идиотку.
— Ты — не кусок сала, — отчеканил я. — И мне с тобой хорошо.
Кинув на нее недвусмысленный взгляд, я добавил:
— И было бы еще лучше, если бы ты не занималась беговыми упражнениями.
Она покраснела и больше ничего не сказала. Оставшийся путь до дома мы проехали в молчании.
Квартира была погружена в полную темноту, когда мы наконец оказались дома. Не сговариваясь и стараясь не шуметь, прошли в комнату Оксаны, чтобы посмотреть, как там Рома. Но Ромы в колыбели не было.
Я перехватил испуганный взгляд Беляшкиной и оба мы, как по команде, ломанулись в спальню к бабуле. Я искренне надеялся, что спит Надежда Петровна в закрытой сорочке, ну или хотя бы под одеялом. Потому как остаться ждать снаружи, лично не убедившись, что мой сын в безопасности, попросту не мог. Даже ради бабулиной скромности.
Бабуля, однако, уснула все в том же халате, в котором я видел ее каждый день. Рома мирно спал рядом, и мы с Оксаной, облегченно выдохнув, вышли из комнаты, не став будить ни сына, ни бабулю.
Вернувшись к себе, мы, как женатые полвека супруги, стали раздеваться. Я стянул пиджак и стал развязывать галстук. Оксана тайком стянула чулки и вышла из комнаты, чтобы переодеться в свою антисексуальную пижаму. Которая, впрочем, ничуть не ослабляла моего желания под нее пробраться.
— Ты мне не поможешь… с молнией?
Вернувшаяся все в том же платье Беляшкина смотрела на меня смущенно и одновременно так многообещающе, что я ощутил, как сердце стремительно набирает бег.
— Конечно, — кивнул я, привлекая ее к себе. Кровь помчалась по венам с дикой скоростью от осознания того, что мы сейчас одни. Нет, повторять прошлую ошибку и переть прямо, как танк, я больше не собирался. Но и не воспользоваться ситуацией тоже не мог.
Медленно потянув замок молнии вниз, я коснулся обнаженной кожи Беляшкиной. Поначалу лишь кончиками пальцев. Я вел молнию вниз так неторопливо, что мои пальцы скользили по спине Оксаны в дразнящей ласке. А когда платье оказалось полностью расстегнуто, я нырнул ладонями под нежную ткань и осторожно стащил ее с округлых женских плеч. Руки Беляшкиной взметнулись вверх, впиваясь в мои, и она сдавленно сказала:
— Достаточно.
— Ты стесняешься? — спросил я о том, что мне подсказал Вовчик.
— Я… — она запнулась и я, воспользовавшись этим, развернул ее лицом к зеркалу.
— Ты — красивая, — сказал твердо. — И ты — моя.
Несмотря на слабую попытку сопротивления, я спустил платье до талии, обнажив полную, красивую грудь. Накрыв ее ладонью, сжал между пальцев напрягшийся сосок. Беляшкина замерла и я ощутил ее неуверенность. Которую хотел заставить ее забыть.
Отведя волосы Оксаны со спины, я коснулся губами ее шеи сзади, продолжая ласкать грудь. Беляшкина издала звук, похожий на стон, и откинула голову мне на плечо. Я понял, что она, наконец, немного расслабилась. Но, как бы ни хотелось, не торопился на нее набрасываться.
Я накрыл ладонью вторую ее грудь и стал ласкать сразу обе. Набухший член нетерпеливо пульсировал, упираясь Оксане в попку.
Сдерживая собственное нетерпение, я целовал Беляшкину за ухом, затем проскользил языком по шее. Она стояла, закрыв глаза, и прерывисто дышала. Оторвавшись от нее, я сказал непререкаемым тоном:
— Открой глаза. Посмотри, как я тебя ласкаю.
Мой палец потер чувствительный сосок и Оксана резко распахнула глаза. Наши взгляды встретились в зеркальном отражении и меня словно прошило током насквозь.
Развернув ее к себе лицом, я требовательно впился в ее губы и почувствовал, как она сама прижимается ко мне плотнее. Она хотела меня, а я — ее, и только это имело значение.
Продолжая целовать Оксану, я уложил ее на постель и, оторвавшись от сладких губ, сказал:
— Я хочу тебя. Раскройся мне.
Глава 35. Оксана
Раскройся мне…
И я уже готова была сделать все, что бы ни попросил Терлецкий. Пусть завтра я об этом пожалею и снова стану стесняться своего тела.
— Я ничего не умею, — смущенно пробормотала я, но это возымело совсем не пугающий эффект. Напротив — шеф издал какой-то утробный звук, в котором я слышала удовлетворение, и набросился на меня с таким голодом, что я возбудилась еще больше. И расслабилась окончательно.
Позволила снять с себя всю одежду, стала и сама раздевать Диму. А когда он вошел в меня, выгнулась ему навстречу, стараясь вобрать его член целиком.
Я видела, что он едва сдерживает себя, но мне было не нужно, чтобы шеф хоть в чем-то себя ограничивал. Я хотела и желала отдаваться и брать.
