— Во-вторых, я не знаю ответа на твой вопрос. Пойми меня правильно — я был в полной отключке. Она могла сделать со мной что угодно! Но в этом нет моей вины, Катя.
— Значит, не отрицаешь, — констатировала Самойлова с разочарованием.
— Не отрицаю.
Она сделала глубокий вдох, будто собираясь с силами, а затем, подняв на меня глаза, спросила:
— И когда ты собирался мне обо всем этом рассказать?
Вопрос бил не в бровь, а в глаз. Я утаил от нее визит Миранды и собирался делать это и дальше, и в итоге она узнала все не от меня.
— Когда узнал бы что-то наверняка.
— То есть, собирался скрывать?
— Да.
— И после этого я должна тебе верить?
— Вот поэтому я ничего и не сказал! — сорвался я. — Ты мне не веришь! И не поверила бы, даже если бы я рассказал все сам!
— Не смей на меня орать!
— Прости.
Возникла пауза, во время которой мы сверлили друг друга глазами, ведя молчаливый бой. Меня до чертиков задевало, что мое слово против слова этой Крякиной ничего для Кати не значило. А ведь я проводил с ней дни и ночи! Она знала меня, казалось, до последней точки на теле, как и я — ее, но вот верила она не мне.
— Вот что я тебе скажу… босс, — наконец заговорила Самойлова, одним коротким словом воздвигая между нами стену. — Я устала от всего этого. Я не знаю, чему и кому верить. И я больше не хочу во всем этом копаться. Ни мне, ни детям, не нужна эта нервотрепка.
Вот и поговорили.
— И что дальше? — поинтересовался я мрачно, уже зная ответ.
— А дальше — я ухожу. Домой. Прямо сейчас.
И она просто вышла из конференц-зала, а я просто позволил ей это.
Позволил ровно на несколько часов. По завершении рабочего дня я поехал по хорошо знакомому уже адресу, надеясь, что Самойлова к этому моменту уже подостыла и, обдумав все трезво, поняла — нельзя винить человека в том, в чем он не участвовал!
Как выяснилось, надеялся я зря.
— Катя, открой!
Я барабанил в дверь, абсолютно уверенный, что она дома, просто играет со мной в молчанку. Ну или же куда-то уехала, забыв выключить в квартире свет, который горел в окнах, в факте чего я убедился перед тем, как подняться к ее двери. Во второе я абсолютно не верил.
— Я знаю, что ты дома! — прокричал, снова выбивая дробь по безучастному металлу. От этого долбежа аж заболели кулаки. А еще — уши, но уже по причине того, что в соседней квартире снова заливалась лаем собака.
Этот аккомпанемент надоел мне до такой степени, что я снова налаял на нее в ответ.
Господи, до чего докатился! Стою трезвый посреди коридора и лаюсь с какой-то шавкой!
Собака снова притихла, видимо, ожидая продолжения, а у меня как-то резко иссякли все силы.
Сползя по двери на пол, я схватился за голову и задался вопросом: почему Самойлова так со мной поступала? Неужели я совсем не заслуживал доверия?
— Эх, Барбос-Барбос, — заговорил я снова со своим единственным слушателем. — Я ж ее люблю, а она со мной вот так!
Собака заскулила, очевидно, очень проникшись моей бедой. Вот, даже какой-то псине было меня жаль, а Самойлова и на порог пускать не хотела!
И вдруг до меня дошло — она же не знала о том, что я ее люблю! Может, потому и не верила, что не трогал я эту Крякину никакими местами?
Поднявшись на ноги, я снова замолотил в дверь и заорал:
— Катя! Я тебя люблю! Люблю, слышишь?!
И доорался только до того, что дверь соседней квартиры открылась, являя моему взору сочувствующую мне собаку породы чихуахуа и ее ни разу не сочувствующую хозяйку породы «за семьдесят и против всех».
Последняя, держа в руках швабру с самым воинственным видом, ринулась на меня в атаку:
— Ты чего тут разорался?! А ну пошел отсюда! А то я милицию вызову!
Милиция, которой как определения уже и не существовало вовсе, меня не волновала. А вот так и не открывшаяся дверь Катиной квартиры — очень. И это после всего, в чем я ей признался?!
Кинув на старушку мрачный взгляд, я, ни слова не говоря, вышел прочь.
В тот момент, когда вернулся домой, последнее, чего мне хотелось — это видеть кого бы то ни было. И уж особенно — кого-то из представителей семейки Крякиных.
Но беда не приходит одна. И именно отец этого проклятого семейства восседал сейчас в моей гостиной, распивая с тетушкой чаи. Вид у тети Вари при этом был такой, будто она хочет сбежать, да некуда.
Бл*дь, и зачем только она его вообще на порог пустила?!
Завидев меня, тетушка с явным облегчением поднялась на ноги и сказала:
— Данечка, а у нас тут вот… гости…
— Я вижу, — откликнулся я мрачно. — Пора дом святой водой окропить.
— Вы что хотите этим сказать? — Крякин возмущенно подскочил с кресла и его пузо (также возмущенно) от резкого движения вывалилось из штанов.
— Да знаете, что-то нечистая сила зачастила, — ответил я пренебрежительно. — Вам что тут нужно?
— Я разбираться пришел! — мужественно ответил Крякин, боевито выпятив голый живот, обнаженности которого от собственной смелости, похоже, даже не заметил.
— Дочку вы мою обижаете!
— Дочку вашу природа обидела уже, а не я, — фыркнул я в ответ.
— Да моя Мирочка красавица! — возмутился пуще прежнего заботливый папаша и пузико обиженно всколыхнулось в такт его словам.
Я хмыкнул. Ну еще бы, после таких трудов косметологов и стилистов даже баба-Яга стала бы вполне себе фэшн.
— А я не про внешность, — пояснил со всей любезностью. — Я про головушку.
— Да что вы себе позволяете! Как можно! — запричитал Крякин, точно базарная баба, и, обернувшись к тете, добавил:
— Что ж это делается-то, Варвара?! Нехорошо это, не по-соседски!
— Тетя, поздравляю, ты переезжаешь, — вмешался я невозмутимо.
— Переезжаю? — переспросила тетушка.
— Ну да. Ты же сама жаловалась, что из соседского дома дурно пахнет. Я теперь понимаю, почему.
Маленькие глазки Крякина так округлились, что мне показалось — они сейчас выскочат из орбит.
— Хам! — задохнулся Виктор, чтоб его, Сергеевич. — Встретимся в суде, я просто так это все не оставлю!
— Обязательно встретимся, — кивнул я спокойно. — Готовьтесь отвечать за незаконное проникновение в дом, а сейчас — крякайте отсюда немедленно через дверь, пока не вылетели через окно!
Похоже, мозгов у папаши было побольше, чем у его доченьки и он благоразумно умотал прежде, чем проверил бы свои летательные таланты.
