* * *
В день именин мы с Риммой Феликсовной и мамой вертелись на кухне с самого утра: запекали мясо, нарезали ингредиенты для салатов, замешивали тесто…
Работалось на удивление комфортно и легко. Свекровь не пыталась вставить, как это было раньше, свои пять копеек по поводу любого моего действия, лишь молча и споро выполняла то, о чем ее просили. И от этой покладистости внутри зарождались, тесно сплетаясь, незнакомая теплота к этой женщине, и одновременно – горечь.
Ну почему так не было с самого начала? Почему нужно было все разрушить, уничтожить мой брак и семью, чтобы обрести этот, такой внезапный покой в отношениях с ней?
Видимо, у всего была своя цена. И у этой перемены – очень дорогая и жестокая.
– Я все принес, – заявил Глеб, заявляясь на пороге кухни. – Свечи с ангелочками, шпажки с буквами, салфетки…
– Положи там, – махнула быстро на столешницу, снова отворачиваясь к духовке, где сидел традиционный каравай, который я до смерти боялась спалить, не доглядев в этой суматохе.
Хотя, по сути, мы ждали не так уж и много гостей. Именины обычно отмечали узким дружески-семейным кругом. Помимо уже присутствующих должна была прийти Катя, друзья Глеба с работы, да соседи, с сыном которых дружил во дворе Тео. Ну и тот таинственный гость, которого муж попросил пригласить тоже.
Я могла лишь теряться в догадках о том, кто же это был. Но еще больше вопросов у меня возникло тогда, когда этот человек появился на пороге…
Он был статным мужчиной где-то за шестьдесят. Высокий, все еще стройный, сохранивший завидную гриву волос, полностью покрытых сединой. Его пышные усы, закрученные на старомодный манер, придавали ему одновременно залихватски-бравый и странно-уютный вид.
Пока я рассматривала неожиданного гостя, рука Риммы Феликсовны рядом со мной нервно дрогнула и нож с шумом врезался в дощечку, где она нарезала закуски.
– Что он тут делает? – прошептала она тихо, и в голосе ее мне даже послышалась… паника?
Сложить дважды два было не так уж и сложно. Но понимания того что происходит, это все же не добавляло.
Подойдя к Глебу, я негромко спросила:
– Что творится?
Он неторопливо перевел взгляд с матери на мужчину и обратно, после чего его глаза сосредоточились на мне. Улыбнувшись так, что у меня замерло сердце, Глеб сказал:
– Ничего особенного. Я просто исправляю ошибки… свои и чужие.
– Я очень рад был познакомиться с людьми, которые дороги для Риммы, – сказал перед уходом Рудольф.
Застыв глазами на моей свекрови, все же отвел их, и в этот момент, кажется, стало неловко и мне, и Глебу. Хотя ничего особенного не произошло.
Мы просто отметили именины Теодора, при этом компания, которая собралась за столом, была удивительно душевной. Несмотря на то, что я видела Рудольфа впервые. И несмотря на то, что мои взаимоотношения со свекровью, мужем и малознакомым мужчиной были весьма разнообразными и не всегда позитивными.
Странно, но все как будто сговорились в попытках вызвать мое одобрение.
«Оля, как ты считаешь?» или «Ольга, а как вы на это посмотрите»? – стали самыми популярными вопросами этого вечера. Я не претендовала на то, чтобы быть той персоной, вокруг которой все вьются и без которой ничего не решается. Но это внимание было мне приятным.
– Я тоже была рада с вами познакомиться, – искренне ответила я Рудольфу, и когда они с Риммой Феликсовной удалились, повернулась к Ланскому.
– Спасибо за то, что помог организовать этот праздник, – сказала, а самой вдруг показалось, что вот-вот муж потянется ко мне за поцелуем.
Мы стояли в тесном пространстве прихожей, а я так мечтала просто вернуть время вспять. Чтобы я оказалась той, кто еще не слышал жутких слов. Чтобы я могла хотя бы позволить себе поверить в то, что мы с Глебом в силах прожить друг с другом до конца наших дней.
– Глупости, – растянул губы в улыбке Ланской. – Я же…
Он не договорил, но я поняла, что муж хотел сказать. Наверно, так было всегда – он только думал, а я уже знала, о чем. И мне казалось, что я могу рассчитывать на то же самое со стороны Ланского.
– Я провожу, – сказала, потому что захотелось задержаться рядом с отцом Тео еще. – Мам! – крикнула в сторону комнаты, в которой Теодор был под присмотром бабушки. – Через десять минут вернусь.
Сначала мне почудилось, что Ланской будет возражать, но он быстро кивнул и, накинув мне на плечи легкую куртку, открыл дверь.
Мы вышли из квартиры и неспешно направились по лестнице вниз. Не сговариваясь. С одной стороны, я не хотела и опасалась оказываться с Глебом в крохотной кабинке лифта, с другой – так можно было хоть немного растянуть время, когда мы были рядом.
– Я так поняла, что ты знаешь Рудольфа давно. Как ты к нему относишься? – спросила и тут же мысленно себя обругала. Вопрос показался глупым, а я сама себе – нервничающей десятиклассницей, что оказалась наедине с тем, кто нравился.
– Отношусь прекрасно.
Ланской с готовностью подхватил беседу.
– Хотя, знаешь… первое, что я спросил, когда увидел его с мамой – а как же отец?
Мы вышли из дома и я, нахмурившись, повернулась к Глебу.
– Как же отец? Его ведь уже давно нет…
– Знаю. Просто понимаешь… Мама так вдалбливала мне в голову, что после смерти папы готова жить лишь мною… И что я должен жить ею…
Он неопределенно махнул в воздухе рукой, а я кивнула. Это был откровенный разговор. Пожалуй, один из тех, которые можно было пересчитать по пальцам. Истоки поведения Ланского, которые он не просто осознал, но еще и хотел обсудить со мной, были тем важным, что уж точно позволит нам лучше понять друг друга.
Ради Тео, Оля… Только ради Тео, – напомнила я себе, потому что очень страшно было допустить хоть мысль о том, что я могу вновь оказаться в тех деструктивных отношениях, из которых только что вышла, заплатив огромную цену.
Отчего-то казалось, что позволь я себе вновь стать слабой и не отстаивающей собственных границ, как Глеб непременно этим воспользуется. Потому стоило отгонять прочь мысли о том, что мы можем быть с Ланским вместе.
– Римма Феликсовна была неправа. И я уверена, она уже это осознала, – ответила уверенно, обхватив себя руками.
Показалось, что на улице стало ощутимо холоднее. Хотя, всему виной определенно были нервы.
– Ты источник того, что все кругом меняется, – неожиданно сказал Ланской с таким запалом, что я невольно вскинула брови.
Но ответить на эту фразу не успела, потому что из темноты вдруг донеслось:
– Глеб… А я ведь была права! Я ношу твоего ребенка!
Боже… Точнее, Божена. Ее голос я уже способна была узнать, пожалуй, из тысячи. Она оказалась рядом внезапно, словно чертик из табакерки. При этом вновь размахивала чем-то в воздухе. На первый взгляд, слава богу, не своими порно-съемками.
