Дима улыбнулся и кивнул. Пока я устраивалась за угловым столиком, он положил покупки рядом с моими и пошел добыть нам меню.
– Здесь отличный раф, – порекомендовал он, когда вернулся и устроился напротив. – Или что тебе взять?
Во взгляде Димы я увидела искреннее желание мне угодить. Это подкупало. Давно уже не замечала подобного со стороны Глеба. Наверно, так происходит у всех, когда супруги становятся друг для друга открытой книгой.
– Давай на твое усмотрение, – улыбнулась Диме. – Раф, значит, раф.
Через десять минут мы пили чудесный кофе и продолжали болтать обо всякой ерунде. С Димой было комфортно, как будто мы с ним знали друг друга не пару дней, а несколько лет. Он рассказывал о путешествиях, странах, которые посетил. А я буквально зависла, настолько интересно было его слушать.
– Ох, я тебя заговорил, – спохватился Дима, и когда я взглянула на часы и поняла, что двадцать минут превратились в пятьдесят, рассмеялся: – Ты извини. Я могу о поездках говорить бесконечно.
Я покачала головой и ответила улыбкой. Но присовокупить к ней ничего не успела, потому что рядом с нами вдруг послышался голос, которым можно было смело объявлять воздушную тревогу:
– Я так и знала! Римма была права! – воскликнула Божена, что, подбоченившись, стояла в метре от нашего столика, направив на меня указательный палец.
Дима нахмурился и поднялся. Встал так, что мне показалось, будто он готов меня защищать. Хотя, в моей душе уже поднялась такая волна злости, что если кого и стоило спасать – так это Божену.
– И пока она на больничной койке, а мой Глебушка дежурит возле нее день и ночь – ты прохлаждаешься с другим мужиком!
Этой актрисе погорелого театра, похоже, стоило попробовать себя на каких-нибудь дешевых подмостках. Я запрокинула голову и расхохоталась. Смеялась над ней, над собой, над тем, что Ланской променял меня вот на это недоразумение.
И Дима, и Божена смотрели на меня так, как будто опасались, что я спятила. Я же, отсмеявшись, подхватила с пола покупки и прежде, чем выйти из кафе, смерила недолюбовницу Глеба взглядом, после чего обратилась к ней так, словно говорила с неразумным ребенком:
– Дорогая, ты бы вместо того, чтобы следить за чужими мужиками, своего попыталась удержать. А, точно… Он ведь не твой и у вас ничего не было. Ну, так сказал мне Глеб. Так что ноги в руки и беги докладывать Ланскому или Римме, что обнаружила меня на месте преступления. За чашкой кофе. Сейчас за это же предусмотрена уголовная статья, я ничего не путаю?
– А я и скажу! Пусть они уверятся в очередной раз в своей правоте! – не унималась Божена.
– Пусть, – кивнула и добавила: – Правоте в том, что у них есть целая сплетница в наличии, которую, в случае чего, можно использовать как газетенку с желтой прессой. Да это просто находка – и для Риммы Феликсовны, и для Глеба!
Я ушла, а мне в спину летели упреки и угрозы не оставлять так моих насмешек над «бедной больной женщиной». Избавиться от липкого ощущения мерзости мне удалось только когда я вышла на парковку, а рядом оказался Дима.
– Еще немного, и я решу, что навлекаю на тебя проклятия, когда мы встречаемся, – невесело усмехнулся он.
– Проклятия на меня навлекаешь вовсе не ты, – заверила я Диму, покачав головой. – Это сделал со мной мой собственный муж.
Я вздохнула и принялась вызывать такси через приложение. Дима предлагать подвезти меня до дома не стал, видимо, поняв, что я в любом случае откажусь.
– У тебя теперь будут проблемы? – спросил он, когда я уже собралась распрощаться, тем самым давая понять, что он может не ждать со мной такси и ехать домой.
– Новых – не будет, – заверила его и поставила точку в нашей встрече: – Спасибо за компанию. Мне было очень приятно с тобой поболтать.
– Мне тоже, – тут же откликнулся Дима и после небольшой паузы добавил: – До встречи, Оля.
– До встречи, – попрощалась в ответ.
И знала, что искать этой самой встречи сама я уж точно не стану.
* * *
– Ах, Риммочка вы моя Феликсовна, я сейчас видела такое!..
Божена влетела в палату, даже не глядя по сторонам. Ее хрупкая фигурка, которой он прежде так восхищался, сейчас напоминала ему непреклонный танк, идущий к своей цели, плевав на любые препятствия.
Мама вздрогнула: это вторжение, похоже, было неожиданностью даже для нее.
С сегодняшнего дня ей наконец разрешили принимать посетителей. Он проводил возле ее постели столько времени, сколько ему дозволялось, словно все пытался искупить, затереть всю ту жестокость, что никак не мог себе простить.
Как же так вышло? Он умудрился обидеть двух самых важных женщин в своей жизни и перед одной из них даже не извинился до сих пор…
Накопилось столь многое, что он хотел сказать бы Оле. Как он сожалеет. Как он скучает. Как его всего буквально ломает без нее и Тео. Как он хотел бы, чтобы все было, как раньше…
Но сейчас Глеб считал себя обязанным быть здесь. Или это было лишь оправдание? Этакая отсрочка от встречи с женой, боязнь сделать шаг ей навстречу и получить от ворот поворот…
– Что случилось? – раздался тихий, ничего непонимающий со сна голос мамы.
– Вы были правы! – воскликнула Божена, заламывая руки. – Я только что видела Олю все с тем же мужиком! Они так мило ворковали, что даже смотреть было стыдно!
Мамин взгляд переместился на него, безмолвно говоря: «я ведь тебя предупреждала». Проследив за этим движением Риммы Феликсовны, Божена тоже повернулась в его сторону и, изумленно округлив рот, словно рыба, выдала:
– Ой! Ты здесь!
Глеб сильнее сцепил челюсти. Все происходящее походило на дешевый фарс, которому он стал невольным зрителем, и все же он ничего не мог поделать с тем, что новости, как Оля воркует с другими мужиками, что-то сильно задевали внутри него. Ранили. Убивали…
Но вопреки всему этому он нашел в себе силы, чтобы твердо посмотреть Божене в глаза и отчеканить единственный вопрос:
– Ты что, следишь за моей женой?
Ее рот стал еще круглее, выражение лица – еще более глупым, более отталкивающим. Она растерянно хлопала ресницами, а он… понимал, что безумно устал. От всего этого. Ее нежеланного присутствия. Намеков матери, все чаще переходящих в нападки на его жену. От себя самого устал, от своей трусости и неспособности признать ошибки…
Но хватит. Оля была его женой. Они – двое взрослых людей, двое близких людей… несмотря ни на что. И чем стоять здесь и слушать всю эту ересь, ему стоило поехать к Оле и узнать все у нее.
Черт возьми… ему было даже почти плевать, что она скажет. Солжет ли, окатит ли презрением, скажет ли, что все это – правда…
Ему просто нужно было видеть ее. Нужно так сильно, как умирающему в пустыне – глоток воды. Он хотел ее видеть, хотел ее слышать… и ничто иное уже не имело значения.
