Короче говоря, Шибанов был в бешенстве, и не преминул сорвать накопившуюся злость на ни в чем не повинном мотоциклисте, появившемся в Озерках только в начале шестого утра.
— Стесняюсь спросить, — ледяным голосом осведомился капитан, — как называется ваш удивительный агрегат, сержант? Может быть, это самодвижущаяся коляска Уатта? Или паровоз братьев Черепановых? А почему я не вижу перед ним марширующего трубача, который должен предупреждать граждан об опасности попасть под колеса этого чуда техники?
Сержант растерянно хлопал глазами, явно не успевая следить за потоком красноречия московского гостя.
— Так точно, — сказал он, когда капитан, наконец, иссяк.
— Что — "так точно"? — рявкнул Шибанов. — Ты почему пять часов сюда добирался? Я бы за это время пешком до Литейного дошел!
— Так обстрелы ведь, — пожаловался сержант. — Когда стреляют, ехать нельзя.
— Болван, — сказал Шибанов, плюнув на землю. — Чтоб обратно домчал меня, как птица-тройка удалая. Все понятно?
— Так точно, — отозвался сержант и завел мотор.
Они проехали проспект Энгельса, выехали по прямой на проспект Карла Маркса (мелькнул по ходу Сампсониевский собор со снятыми колоколами), вырулили на Пироговскую набережную и стрелою понеслись по ней, когда акварельное небо разорвалось над ними с оглушительным треском. В воздухе что-то зашипело, словно на раскаленную сковороду плеснули масла, и угол здания, к которому они подъезжали, с грохотом обрушился на мостовую. Мотоциклист вильнул и объехал гору обломков.
— Обстрел! — крикнул он, оборачиваясь к Шибанову. — Надо в подворотню спрятаться!
— Я тебе дам — прятаться! — рявкнул капитан. — Гони давай, инвалидная команда!
Ветер наотмашь бил ему в лицо. Пространство расползалось перед Шибановым, словно ветхая ткань. И слева и справа ухало и гремело, шрапнелью летели каменные осколки, но мотоцикл, подбадриваемый веселым матерком капитана, изо всех сил несся к назначенной цели..
Потом Шибанов увидел, как поперек дороги медленно падает вырванный из асфальта фонарный столб. Вырванный из асфальта взрывной волной, он падал так медленно, что капитан до последнего надеялся проскочить. Не успели — столб рухнул аккурат перед ними, мотоцикл налетел на него передними колесами, перекувырнулся в воздухе и рухнул.
Разлеживаться на острых обломках мостовой Шибанов не стал. Поднялся, отряхнул гимнастерку, помог встать ошарашенному сержанту. Мотоцикл лежал на боку, одного колеса у него не было.
— Последний рейс "Веселой черепахи", — заметил Шибанов сочувственно. — Что ж, машинку все равно уже давно было пора сдавать в утиль.
В двадцати метрах от них разорвался снаряд, обдав их каменей крошкой. Сержант испуганно присел.
— Вот что, — проговорил Шибанов, глядя на него сверху вниз. — Тут пешком долго ли добираться?
Сержант помотал головой.
— Да нет, километра два осталось. Товарищ капитан, давайте переждем обстрел, и за меньше, чем за полчаса доберемся.
— Беги, сержант, — махнул рукой Шибанов. — Прячься. А я, пожалуй, пойду. Ты мне только дорогу объясни.
До Большого дома он не дошел совсем немного. Неподалеку от моста вдруг тяжело грохнуло сзади, и капитан почувствовал, что его подхватывает и несет на большой мягкой ладони невидимый гигант. Потом гигант со всего размаху швырнул его лицом на мостовую, и Шибанов потерял сознание.
Авианалет начался в три часа ночи. Тишина над городом наполнилась ревом моторов, вдали загремели первые взрывы, затряслась земля. Рольф не шелохнулся, продолжая наблюдать в бинокль за главным входом в Большой дом.
— Сейчас там зазвучал сигнал воздушной тревоги, — сказал из угла Раухер. — Через десять минут весь персонал будет в бомбоубежище.
— Отлично, — не оборачиваясь, ответил Рольф. — Через пять минут выходим на улицу.
Морозов сунул в рот очередную папиросу.
— Да, кстати, — добавил Рольф, — курево оставите здесь.
— Это еще почему?
— Дым демаскирует. Вас этому не обучали?
— Я не полевой разведчик, — буркнул Раухер. — Я, между прочим, профессиональный музыкант…
Он чувствовал себя скверно. Надежда вырваться из мертвого города, вспыхнувшая было при виде сильных и уверенных в себе парней Отто Скорцени, гасла с каждой минутой. И зачем только он согласился на эту авантюру?
— Значит, парень, за которым мы сюда пришли, сидит в лагере, — задумчиво сказал Рольф, прочитав последнее из писем Льва Гумилева сестре. — В таком случае нам нужно добыть хотя бы найденные им предметы.
— Как это — "добыть"? — спросил Раухер. — Их же забрали следователи НКВД!
— А мы заберем их обратно, — спокойно ответил Рольф.
— Это безумие! Что такого ценного в этих предметах, чтобы лезть прямиком в пасть тигру?
Рольф посмотрел на него и улыбнулся.
— Я не знаю. Но этот парень и его находки заинтересовали больших людей в Берлине настолько, что они уговорили старину Отто рискнуть тремя своими лучшими головорезами. Значит, что-то в них все-таки есть.
Раухер пожал плечами. После того, как Рольф на его глазах хладнокровно задушил Елену Гумилеву, он побаивался этого вечно улыбающегося диверсанта. Кроме всего прочего, Рольф был чертовски проницателен.
— Признайтесь, дружище, вы ведь поддерживаете кое-какие неформальные отношения с местной тайной полицией? — спросил он, когда они вдвоем сидели у Морозова на кухне и ели разогретую на огне тушенку. Раухеру все-таки пришлось поделиться с гостями своими консервами — их собственные запасы Уже закончились.
— С чего вы взяли? — сердито буркнул Морозов.
— Слишком вы сытый, — усмехнулся Рольф. — Я за эти дни повидал немало ленинградцев — большинство из них похожи на ходячие скелеты. А у вас на кухне одних консервов двадцать банок. Откуда?
Раухер поерзал на табурете.
— Я предусмотрительно запасался продуктами.
— Сколько же вы их запасли? Два вагона? Если есть по банке тушенки в день, за год ушло бы не меньше трехсот шестидесяти пяти банок. Бросьте, дружище. Консервы вам выдают по какому-то особенному пайку, не так ли?
Морозов молчал, сосредоточенно разглядывая стол.
— Потом, вы живете один в огромной квартире. Куда девались ваши соседи? Умерли от голода в то время, как вы обжирались тушенкой? Или логичнее было бы предположить, что их забрала тайная полиция? Например, по чьему-либо доносу. А поскольку вас не забрали, то сама собой напрашивается мысль, что этот донос написали вы. Соседи вам мешали, и вы от них попросту избавились. Ну, и карточки их, вероятно, забрали себе. Так?
— А вам-то что? — обозлился Раухер. — Каждый выживает, как умеет!
— Это верно, — добродушно согласился Рольф. — Мораль меня не интересует, это дело попов. А вот то, что действительно важно для меня и моего задания — это ваша осведомленность о том, что происходит внутри Большого дома.
