Я — то чую, но только от сказанного отупел слегка. Мне и так от природы не слишком поворотливый ум достался, а от вылитой информации притормозил и чуть вообще не прекратил свое существование мой мозговой центр.
— Пока ты эту свою козу шпилишь, Рашид уже полное досье на неё собрал.
— Опять этот Рашид, — я недовольно потянул ноздрями и тихо стукнул кулаком по столу. Ну, считай не стукнул, так только коснулся.
— Ты его не тронь. Он в отличие от тебя, делом занимается. Вот сейчас чего стоишь? Давай вперёд, у нас куча работы. Недоборы кругом, а он стоит рот открыл. Бери своих горилл и вперёд, работать, раз уж встреча наша с невесткой так быстро закончилась.
Ага, отдохнул, блин называется. Придется сейчас идти долги выбивать.
— Ты давай сегодня в два ночника загляни к Ашоту и к Саньку. Что — то давно от них гонцов нет. Может кинуть меня решили. Разберись Марат. Пора и тебе уже таблом маячить, показывать кто наследник империи Барсуковых.
— Сделаем па, не волнуйся, — я взял папку со стола и пошел к двери.
— А чего мне волноваться, это ты волноваться должен.
— Ну ладно. Я пошел?
— Иди, и ты это, — смеётся, — Орлову эту береги, девка — огонь.
Я усмехнулся.
Конечно, буду очень беречь. Когда поймаю сучку, так отшлёпаю, что вся задница будет синяя.
* * *
После дистанции на пару километров я точно лошадь, вся в поту и пыли с полей.
И ещё в мерзком запахе дизтоплива от старческой драндулетки, которая, слава всем святым, хоть до города доехала. Как только я завидела приличное такси, пришлось тормознуть старика и попрощаться.
Таксист недовольно глянул, когда я своими грязными босыми ножищами на его стерильные коврики залезла. Судьба у него такая — таксистная, на ножищи и на коврики гневно смотреть.
Но сегодня у него был счастливый случай ещё на что — то посмотреть.
И опять же, в какой раз благодарю бабушку за наследство, которое через поколение передалось, потому что маме оно не досталось.
Если бы грудь моя была хотя бы на размер меньше, точно водила в салон авто не впустил бы.
А так, зависнув взглядом на моей груди, он великодушно сплюнул на асфальт сквозь щербину в зубах и проговорил:
— Ладно, кидай задницу. Но чтоб не елозила, а то убирай потом после вас.
Дома я сразу закрылась на все, какие есть, замки и только тогда почувствовала себя в безопасности.
Выдались сегодня ночка и день. Приключенческие.
Скинула с себя одежду, на кухне нарезала в блюдце огурец и пошла в ванную. Включила горяченькую водичку, чтоб набиралась. Плеснула пены. Зажгла свечи ароматические. Приглушила свет. Создала атмосферу.
После стресса нужно срочно погрузить тело в успокоительные эликсиры.
Обожаю поваляться в ванной после трудового дня.
А тут, у меня столько потрясений за сутки, как будто неделю на картошке отпахала. После таких мучений нужно, чтобы по закону не то что ванную, а и массаж и косметолог, был положен.
А у меня стресс за стрессом, без остановки, со вчерашнего дня все не прекращаются.
Музыку специальную включила. Влезла в свою любимую ванну, лежу. Огурцы на глазах и по всему лицу. Релаксирую. Гранде подпеваю негромко. Петь то я умею, но не очень хорошо. Пою только в ванной, пока никто не слышит.
Полежала, вспомнила, что у меня рядом в шкафчике ещё с прошлого лежания, на дне бутылки винишка остался. Нужно бы его добить, чтобы не выдохлось.
Тяну руку, лап — лап, что — то мягкое, явно не шкафчик.
Глаза разлепить не могу так быстро, огурец ещё не подействовал. Рановато убирать, а то круги под глазами появятся, кому я тогда нужна буду. Тогда не только Барс, но и никто не прицепится.
До замужества круги под глазами, категорически мне — мной запрещены.
Трогаю, вниз тянусь, что — то мягкое закончилось, кожаное началось… но тоже не шкафчик.
Стороны что ли перепутала?
Махнула сильнее…
— Эй, ты это осторожно! Брюки испачкаешь!
— Ааа! — рот мой открылся от испуга.
— Тихо, — голос надо мной, — не кричи. Огурцы не снимай, если жить хочешь.
Чувствую в щеку что — то железное, холодное упирается. Догадываюсь что и деревенею от страха. Ну всё, пришел час расплаты.
— Слюшай меня детка и не говори что не слюшала, Барсу невестой будешь и делать как я говорю, поняла?
— Какого…
Ствол сильнее упёрся.
— Не дергайся сука, прострелю. И не будешь слюшать, такая красивая, совсем мертвый будешь.
Замерла. Слушаю. Авось не убьют.
— Короче сладкая, как быстрее скажешь ему, что беременна и быстро жениться. А потом скажу, что дальше делать бюдешь. Если откажешься, мамку твою прикончу и тебя за ней поняла? Скажи — угу, если поняла.
— Угу, — говорю.
— Маладэц маленькая, — ствол по плечу полез к груди, — Хорёщий все у тебя, жаль не мне достанется. Ну ладно, встретимся ещё. Сто считай, потом глаза открывай. Давай, слющай, считай говорю.
— А, э, раз, два, три…
Холодное с щеки убрали и все затихло.
Когда до ста досчитала, дрожащими пальцами огурцы с глаз сняла, открыла глаза — нет никого.
Выскочила из ванной, как рыба из кипятка. Халат схватила, вышла и к двери.
А дверь то закрыта.
— Ой, мама.
* * *
Когда такое было, чтобы я из кожи вон лез, стараясь отцу понравится?
А ведь сейчас, именно это и происходит. Приходится из трусов выпрыгивать.
Раньше я вообще на него плевал. Это он передо мной на цирлах ходил.
Единственный все — таки ребенок. Сын. Лет до двадцати пяти, он меня в жопу целовал. А потом перестал резко. Разочаровался чувствую.
Роли наши резко поменялись. Теперь я без конца пытаюсь лизнуть ему задницу.
И вроде получается, а вроде и нет.
Только у нас ним контакт назреет, эта шавка Рашид — тут как тут.
Неспроста он возле отца трётся, как бы чего не придумал. Херню какую.
Я ещё по первым его делам видел, как он перед отцом жопу рвет, а сейчас этот его правой рукой сделал. Не меня, а какого — то Рашида, мать его.
И ладно бы, если этот жопализ почитал бы меня, как сына Барсукова, так нет же обязательно и уколет, и ногу об меня вытрет. И все время отцу под нос тычет — все мои неудачи. Смотрите Василий Васильевич, какой у вас сын придурок!
Я же сука смотрю в оба. Запоминаю. Будет время Рашидушка — поквитаемся.
